Он снял комнату в коммуналке. Бомбил на своих старых уже «Жигулях». Регулярно перезанимал под все более высокие проценты. Получив деньги, покупал пару блоков «Мальборо» и шел в ресторан обедать.
Последний раз я встретил его лет десять назад, на улице.
– Как дела, Вова? – спросил я.
– Да пока не очень, но это ненадолго. Скоро все будет хорошо. Может быть, даже сегодня!
– Что, нашел работу?
– Ну, наклевывается кое-что, но не в этом дело. Я играю в «Русское лото». По системе. Как раз через двадцать минут розыгрыш по телевизору. Я чувствую, что сегодня выиграю. У меня с утра ладонь левая чесалась. Побегу, извини!
Благородная девица
Время от времени по телевизору крутят старый документальный фильм о Рудольфе Нуриеве. О танцоре там рассказывают разные люди – родственники, балетмейстеры, коллеги, друзья. Засняли телевизионщики и его первого балетного педагога. Очень немолодая женщина, выпускница Смольного института благородных девиц. Когда-то танцевала в балете. Видимо, она занималась с Нуриевым еще во Дворце пионеров. Рассказывала старушка о своем знаменитом на весь мир ученике с гордостью. Но и с укором. Осуждала его за эмиграцию.
Говорила смолянка очень эмоционально. Звучало это примерно так:
— Когда я с ним начала заниматься, он ничего не умел, ничего не знал… простой татарчонок!… Как он мог так поступить! Страна дала ему все, а он… Кем он был? Простым татарином!
Тем самым давая понять, с какого дна подняла танцора cоветская власть.
Искусство домашнего анализа
В старые времена в ЦШК проходил очередной чемпионат Москвы среди женщин. И одна участница, отложив партию, обратилась за помощью к своему бывшему педагогу. В детстве она занималась у него в Доме пионеров, и с тех пор они поддерживали хорошие отношения. Педагог был уже немолод, в шахматы давно не играл, да и в лучшие годы дошел только до кандидатского звания. Но когда-то одна из его бывших учениц добилась больших успехов. И он, как ее первый педагог, получил звание «Заслуженный тренер СССР». Борис Викторович работал в одном из спортобществ, печатал статьи в шахматной периодике, выпустил даже пару брошюр.
Итак, через пару дней девушка и ее бывший педагог сели за свободный столик в клубе, и тренер стал знакомить воспитанницу с результатами своего анализа.
— Надо играть конь с4, потом ставишь пешку на b5, коня отсюда не собьешь, и ты можешь спокойно усиливаться на королевском, - начал он.
— Подождите, подождите, - прервала его девушка, - как это "конь с4"! Она же cтукнет на е6 ладьей, шах, шах и я без фигуры!
— Да? – сказал Борис Викторович, задумчиво глядя на доску. – А с кем у тебя, собственно, эта отложенная?
— С такой-то, - недоуменно ответила шахматистка.
— А-а-а, так она же дура, не найдет! – подвел итог заслуженный тренер.
Немного о бытовом антисемитизме
Честно говоря, меня всегда немного коробит, когда я слышу это словосочетание. Почему-то вспоминаются читанные в юности брошюры про венерические заболевания, что-то такое: «болезнь может передаваться не только половым, но и бытовым путем». Интересно, что из всех видов ксенофобии прилагательное «бытовой» прилепляют только к антисемитизму. Никогда не слышал, например, про «бытовую русофобию». Звучит нелепо, согласитесь.
Собственно, я даже помню, как это выражение возникло. Было это в эпоху перестройки и гласности. В одном из популярных тогда телемостов кто-то из американцев сказал, что в СССР существует государственный антисемитизм. И один из наших журналистов дал ему решительный отпор. Он сказал, что да, встречается у нас еще антисемитизм, но на обывательском, бытовом уровне. А как государственная политика – нет и никогда не было.
Между прочим, это был шаг вперед по сравнению с доперестроечными временами. Когда говорилось, что все разговоры о каком-то мифическом антисемитизме в СССР есть не что иное, как досужие измышления буржуазной пропаганды, имеющие целью вбить клин в братскую дружбу всех советских народов. А тут – пожалуйста! У нас гласность. Да, есть немного. Так, мелочевка, бытовой, не обращайте внимания.
И с тех пор так и пошло. Бытовой. Хотя, если вдуматься, то некоторый смысл в этом есть. Ксенофобия вообще и антисемитизм как ее частная форма давным-давно стали у нас обыденностью. Повседневностью. Бытом.
Тяга к прекрасному
Подлинный рассказ одной знакомой.
«Просыпаюсь ночью, смотрю – Сережки нет. Куда он делся, думаю. Встала тихонько, вижу, на кухне свет горит. Ну, думаю, скотина, опять водку пьет. Вот я тебя сейчас! И тихо-тихо так иду, чтоб его не спугнуть. А он, значит, на кухне сидит и книжку читает. Господи, двадцать пять лет с ним прожила, ни разу не видала, чтобы он читал чего-нибудь кроме учебников! А тут – рожа взволнованная, глаза горят, палец помусолит, страницу перевернет, и снова в книгу утыкается.
— Ты чего, Сережа? – спрашиваю.
А он только рукой отмахнулся, не мешай, дескать.
— Чего читаешь-то хоть?
— На, смотри! И иди давай, спи, не мешай.
Посмотрела. Дюма. «Три мушкетера».
Поединок