Креативы Старого Семёна

На следующий день Леша спросил у меня:

— Не знаешь, Виктор Петрович член партии?

— Да нет, вроде беспартийный, - говорю.

— Как же так? Он же советский человек!

Я промолчал. Смеяться не хотелось. Уж больно это искренно было сказано, с таким непосредственным, прямо-таки детским недоумением.

Дальше – больше. Леша занял, как это тогда называлось, активную жизненную позицию. Ходил с комсомольским значком. Собирал в лаборатории подписи в защиту Анжелы Дэвис. Однажды, помню, притащил откуда-то плакат и повесил его в лабораторном коридоре. Негр, китаец и русский, все трое ребята рабочие, в касках и с монтировками. Держатся за руки, дружат, видимо. Мы, конечно, не утерпели. Одному усики подрисовали, второму еще чего-то, не вполне приличное. Леша очень переживал, говорил:

— Вот ведь, такой красивый плакат испортили!

Комсорг нашего отделения уже потом, когда Леша ушел, рассказывал:

«Ну, слава богу! А то я с ним измучился. Каждое утро являлся, спрашивал:

— Какие будут указания?

А один раз, так вообще. Прибегает, весь взволнованный:

— Сергей, я только что случайно узнал, что двое ребят и две девушки из нашей лаборатории собираются в эти выходные вместе на дачу!

— Ну и чего? – спрашиваю.

— Вот я думаю, может, мне с ними поехать, чтобы все было хорошо, по-комсомольски?»

Короче говоря, относился я к Леше, как к человеку не совсем здоровому. Но при этом совершенно безвредному. Ну есть у него такая странность, ну верит всему, что когда-то в букваре прочитал. Ничего страшного.

А потом Леша ушел работать инструктором в райком комсомола. Логунов был вне себя - не отработав положенных трех лет по распределению, Леша добился всех необходимых разрешений и согласований для увольнения. И было бы куда, а то в этот райком!

— Леша, - спросил он, - скажите честно, почему вы увольняетесь?

— Я, Виктор Петрович, - ответил тот, - хочу работать с живыми людьми!

— А мы тебе кто, трупы? – заорал Логунов, хватаясь за сердце.

В общем, Леша ушел в свой райком. И больше я его не видел. Впрочем, нет, вру. Один раз, летом, в наши распахнутые окна ворвались звуки горна и дробь барабана. Я выглянул в окно. По тихой улочке маршировала колонна пионеров. Впереди шел Леша.

И вот как-то, через пару лет, вспомнили мы Лешу в разговоре с его однокурсником. И тот сказал:

— А знаешь, что интересно? Он ведь в институте никакой комсомольской или там профсоюзной работой не занимался. Ну совсем никакой! Сидел себе тихо и учился. Что с ним произошло, ума не приложу.

О пользе шахматной техники

В конце восьмидесятых в «Спартаке» проходила какая-то городская швейцарка. И в ней играл кандидат в мастера О.Б.Хацет. Было ему тогда, наверное, за шестьдесят. Думаю, ветераны вроде меня его помнят, заметный был человек. И он мне тогда пожаловался:

— Вот, играю белыми только с4, потом Kf3, g3, меняю ферзей и жду, когда молодые в эндшпиле скажутся. А на острую борьбу уже не иду, боюсь ошибиться.

Я слушал, и, честно говоря, не понимал. «Мы с вами, - хотелось ему сказать, - уже не то, что гроссмейстерами – мастерами не станем. Так зачем же отказываться от борьбы? Неинтересно же так играть. Ну, проиграете, подумаешь, делов-то».

А вскоре я бросил играть в шахматы. Было мне тогда лет сорок. Не то, чтобы надоело, нет. Просто так сложились домашние обстоятельства. Сначала очень переживал, снилось по ночам, что сижу, играю турнирную партию. Потом привык. И не играл очень долго. А пару лет назад начал в блиц на «Планете» гонять. И вот все время вспоминаю Хацета. Ошибаюсь часто, концентрацию сохранять трудно. Но зато волнуюсь. Проиграю пару партий – настроение ужасное, давление повышается, заставляю себя от компа отойти. Хотя и хочется отыграться.

А технично играть, как Хацет, я и в молодости-то не умел. Вот беда.

Тайны творчества

Вообще-то я никогда особо не любил детективы. Но одно время часто заходил выпивать к приятелю, у которого несколько полок было заставлено этой литературой. И я всегда просил дать в дорогу почитать какой-нибудь детектив. Честно говоря, чтобы не заснуть в метро. Выпивали-то мы изрядно.

В итоге прочел я их достаточно много, детективов этих, в основном советских. И заметил одну странную закономерность. Как правило, несколько первых абзацев были посвящены природе. Следователь закуривал и задумчиво смотрел в окно. А там, во всю окоемную ширь… Или бригада выезжала на место убийства, куда-нибудь за город. И следователь закуривал и думал: что же за негодяи, ведь живут среди таких рек! Лесов! Опушек! Потаенных тропинок! Закатов, рассветов! Нет, чтоб жить и радоваться, рыбу удить, а они!

Ну или еще чего-нибудь в этом роде.

А больше во всем детективе про природу ни строчки. Убийство… труп… судмедэкспертиза… Подозреваемый… погоня… задержание. Допрос… преступник запирается… Улик вроде бы не хватает, но тут следователь достает из сейфа неопровержимую… Все, книга заканчивается. Хотя нет, иногда следователь на последней странице выходил из кабинета, закуривал и шел домой по спокойному ночному городу. А вокруг, во всю окоемную…