Креативы Старого Семёна

Кстати уж вспомнил рассказ моего друга, чья мама, врач-кардиолог, в свое время лечила Ахматову после инфаркта.

"Прихожу к ней, - рассказывала ему мама, - а у нее гости, бутылка вина, курят даже. Я ей говорю:

—Анна Андреевна, так вы долго не протянете! Немедленно прекращайте!"

Вот не знаю, бросила ли тогда Ахматова курить.

Ошибка молодости

Мой отец воевал, закончил войну в звании капитана. Потом несколько лет прослужил в Германии. Было это еще до моего рождения. По рассказам мамы, в гарнизоне, где служил отец, офицеры – вместе с женами – часто ходили друг к другу в гости, выпивали, веселились. Да и что в этом удивительного, ведь они были очень молодыми людьми, отцу моему, например, в сорок пятом году всего-то было двадцать шесть лет.

Мама часто вспоминала рассказ одного офицера, ровесника отца. Он проводил первый допрос только что схваченного генерала Власова. И Власов сказал ему:

— Я жалею только об одном. О том, что я сегодня утром не застрелился.

— Ну, - презрительно сказал ему этот офицер, - это вы можете и сейчас сделать.

«И я, дурак, - продолжил офицер свой рассказ, - достал из кобуры свой пистолет и положил на стол. Власов посмотрел на меня, криво так усмехнулся и сказал:

— Ладно уж, уберите оружие.

— Вы еще и трус! – говорю я ему.

Ну а потом допрос я закончил, его увели, минут уж десять прошло, и тут меня как стукнуло: - а что бы со мной-то было, возьми он, да и застрелись у меня в кабинете? Из моего пистолета?»

На сцене Большого театра

У моего друга Петьки был баритон. Видимо, неплохой. Петька пел в самодеятельности, пел в церковном хоре. А однажды даже на сцене Большого. Было это так. В начале семидесятых в Москву приехал на гастроли театр «Ля Скала». Итальянцы набирали массовку на «Аиду», и в итоге Петька, одетый египетским солдатом, не только посмотрел несколько раз оперу, но и получил за это какие-то деньги. Правда, пришлось походить и на репетиции. Там массовку гонял по сцене итальянский режиссер, отдавая указания через переводчика.

Петька, хоть и стал египетским солдатом, но все же оставался любителем русского романса. Выступить в Большом – мечта каждого вокалиста. А тут заветная сцена уже под ногами, только и надо-то что осмелиться. И Петька решился. Вышел к рампе и начал: «Гори, гори, моя звезда…»

Но тут режиссер нервно закричал. Если верить переводчику, то итальянец произнес:

— Еще раз откроешь рот – немедленно выгоню! Твое дело – ходить!

И добавил какую-то итальянскую идиому. Видимо, сообщал Петьке, куда именно ему надо идти.

И оказавшись перед жестким выбором – итальянская опера или русский романс – Петька выбрал первое. И пошел маршировать по сцене. Дело солдатское. Каторга египетская.

***

Лет сорок назад один знакомый, окончивший режиссерский факультет ВГИКа, сказал мне:

— Вот, никак не дают постановку, придется долбать Фомича!

— Какого Фомича? - не понял я.

— Ну снимать фильм на ленинскую тему, так это у нас называется, - терпеливо объяснил он мне.

И уж кстати, слышал такую байку.

В тридцатые годы проходила сессиия Академии Наук. Открывать ее должен был - по традиции - старейший академик. Чуть ли не Орбели. И ему сказали:

— Не забудьте закончить речь здравицей в честь товарища Сталина!

— Да, да, разумеется, - ответил Орбели.

Вышел он на трибуну, произнес вступительную речь и под аплодисменты уходит. Вдруг хлопает себя по лбу, возвращается к микрофону:

— Ах да! Да здравствует Виссарион Иванович!

Театр и кинотеатр

В далекой молодости я был театральным клакером. Правда, всего один раз. Мой приятель Дима, имевший многообразные знакомства в самых разных сферах, попросил.

— Слушай, - сказал он, - давай сходим завтра в театр Советской армии на спектакль, билет тебе оплатят.

— А зачем? – не понял я.

— Понимаешь, тут один замечательный парень только что окончил режиссерский факультет, и ему дали постановку под провал. Чтобы выгнать из театра. Надо просто посидеть и похлопать. Не только в конце каждого акта, но и по каждому поводу.

Ну и я пошел. Пьеса была жуткая, из военно-морской жизни. Зал – огромный – почти пуст, сидело там человек тридцать. Причем всех, видимо, пригласил Дима. Хлопали мы через каждые пять минут. Не знаю, спасло ли это Диминого приятеля.

Историю эту я вспомнил уже в начале восьмидесятых годов. Когда один наш сотрудник сказал, что договорился с директором кинотеатра «Горизонт», и тот продаст нам билеты на «Осеннюю сонату» Бергмана. На весь отдел, тридцать билетов. Но для этого мы должны честно отсидеть на открытии декады северокорейского кино. И посмотреть двухсерийный северокорейский же художественный фильм. Что мы и сделали. Запомнился корейский переводчик, переводивший речь своего министра:

— Наши кинодеЯтели, ваши кинодеЯтели…

Но в кинотеатре к проблеме зрительского успеха подошли серьезнее. Кроме нас пригнали еще и солдат. Так что вечер прошел с успехом. Северокорейский посол был доволен.

Дни Турбиных

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,