Монах Амвросий недавно упрекнул его, что своим нерадением Василий Дмитриевич нарушил первоначальный облик собора, перепутав местами неповторимые по красоте белокаменные рельефы. Своим чистосердечным подношением он исправит промашку и снимет грех с души.
Твердо все решив, Василий Дмитриевич приказал прибрать сарай, очистить его от мусора и паутины, а заодно получше наточить топоры, ножи и долота. Завтра он начинает свою новую и последнюю работу…
Примерно месяц спустя верный человек Ермолина отправился в Юрьев-Польский через Ростов Великий. На телеге лежал бережно увернутый в солому и мешковину деревянный Георгий, послуживший некогда моделью для каменной фигуры. Еще вез верный человек с собой два письма. Одно — настоятелю Георгиевского собора: Василий Дмитриевич просил принять в дар свою работу. Второе письмо было адресовано Вассиану Рыло. Ермолин сообщал архиепископу, что специально для него начал резать новое изображение Георгия Победоносца. Лучше и совершеннее старого. Он постарается как можно быстрее закончить работу и тогда лично привезет ее в Ростов. В конце письма Василий Дмитриевич высказывал надежду, что Вассиан не оставит его своими заботами и разрешит ростовским переписчикам изготовить для него копию владычного летописного свода.
Московский зодчий неуклонно шел к намеченной цели.
Прошло месяцев семь или восемь. Декабрьские морозы совсем наладили труднопроезжие русские дороги. В один из таких холодных солнечных дней из ворот ермолинского дома выехал небольшой обоз: Василий Дмитриевич отправился погостить в Ростов Великий. На санях, тянувшихся сразу за хозяйской повозкой, стоял укрытый рогожами, крепко сколоченный, внушительный ящик. В нем была упрятана новая скульптура.
Ермолин представлял, как по приезде в Ростов ящик бережно внесут в иокои архиепископа и здоровый служка ловко подденет топором крышку ящика и так же ловко отобъет переднюю стенку. Потом Василий Дмитриевич сам уберет многочисленные рогожи и холсты. И тогда перед всеми возникнет нарядное, сверкающее свежими красками изображение Георгия Победоносца на копе. Ловкий, сильный молодой человек только что насмерть поразил копьем страшного змия и готов опять ринуться в новую схватку. Его белый конь с лебединой шеей и маленькой головкой уже взвился в прыжке, но еще сам не знает, где опустить свои копыта…
А что же ждет его, Ермолина, в будущем, в далеком и близком? Эти раздумья все чаще овладевали Василием Дмитриевичем. Воистину справедливо говорит народ: «Что написано пером, не вырубишь топором!» Когда-нибудь неизбежно настанет день, и обветшают перестроенные им стены и башни Кремля. И какой-то другой зодчий по велению другого князя перестроит их. А летопись остается навечно. Людям свойственно в заметках о прошлом искать ответы на сегодняшние вопросы. И может, опыт Ермолина чему-нибудь их научит…
Так, размышляя о предстоящей встрече и разговорах с Вассианом, знаменитый русский зодчий, скульптор и реставратор торопился в Ростов, к конечной цели своего путешествия. И, сам того еще не понимая, стремился к своему будущему бессмертию…
Летом 1967 года в Успенском соборе Кремля начались археологические раскопки. Сняв тяжелые плиты пола, археологи стали опускаться на метры и века под землю.
Сразу же под фундаментом Аристотелева строения открылись следы постройки Кривцова и Мышкина. На гладко отесанных стенах белокаменных глыб были хорошо видны потеки застывшего известкового раствора. Значит, прав был древний летописец, утверждавший, что известь у Кривцова и Мышкина была «неклеевита».
Опускаясь все ниже, археологи дошли до остатков фундамента собора, построенного Иваном Калитой в 1326 году. Того самого собора, о котором летописи говорили как о первом каменном строении Москвы.
А дальше случилось нечто вовсе неожиданное. Сантиметров примерно на 40–50 ниже фундамента храма 1326 года появились из земли основания белокаменных столбов совсем неизвестного здания.
В раскоп спустились ученые, крупнейшие специалисты по древнерусской архитектуре. Они внимательно осмотрели остатки столбов, приемы тески белого камня, состав связующего раствора и после долгих обсуждений пришли к выводу, что это остатки каменного храма последней четверти XIII века.
С 1272 года Москва стала самостоятельным княжеством. На московский престол сел князь Даниил, самый младший сын Александра Невского — человек гордый, предприимчивый и честолюбивый. Чтобы украсить свой город и придать ему действительно достойный облик, он решил возвести в центре Кремля первую каменную церковь. Возможно, храм так и не смогли достроить. Помешали набеги татар, частые московские пожары или смерть самого князя Даниила (1308 г.). А может, все было иначе… Только вскоре о храме все забыли, и даже летописец не упомянул о нем. Однако благодаря открытию археологов мы можем теперь утверждать, что первое каменное строение появилось в Москве на полстолетия раньше, чем сообщали летописи.
Раскопки в Успенском соборе подтвердили справедливость одной очень интересной гипотезы, вызывавшей многие годы споры у специалистов.