Кремовые розы для моей малютки (СИ)

На него снизошло знание — как в древности на героев, отшельников или пророков. В голове, не переставая, звенело: беда-беда-беда! И не отменить, и не отвертеться. До этого вечера Майкл Гизли не проявлял себя, как провидец. Как говорится, Бог миловал. Что на него нашло сейчас — одному Всевышнему известно. Мрак и чернота медленно заполняли душу. Отмахнуться от происходящего, увы, не получалось. Безысходность давила будто камнем. Слова-то какие, невесело усмехнулся Гизли. О, как бы он хотел ошибаться... но какое-то странное чувство даже не подсказывало — криком кричало и злорадно кривлялось: «Ты прав, парень! Черт же тебя подери, как же ты прав!»

Гизли наклонился к мирно и так сладко («и совершенно бессовестно!») дрыхнувшему напарнику — и ткнул его в бок. Тот что-то забормотал, махнул рукой и снова захрапел. Гизли повторил свою попытку — теперь уже погрубее. И снова — ворчание, неразборчивое и сердитое, а потом — храп. Наконец, он не выдержал и треснул спящего по спине. Тот распахнул ничего не понимающие глаза и подскочил на диванчике. Пружины жалобно зазвенели.

— Че, совсем охренел? Да?! Нормально разбудить нельзя? Чочилось-то?

Гизли тяжело вздохнул.

— Нормально нельзя: Патрика убили.

Напарник зевнул, едва не вывихнув челюсть и потряс головой, пытаясь очнуться от дурного сна. Происходящее сейчас — это же сон, правда? Так ему казалось.

— Ребята вернулись?

— Нет. Но я и без них знаю, — мрачно произнес Гизли.

— А...э-э?

— Миссис Эванс звонила. Только что. Томас воет.

Напарник остолбенел. И, наконец, окончательно проснулся.

— Воет — ну, и че?

— Совсем дурак, что ли? — не выдержал Гизли.

— Сам дурак, — обиделся напарник. — Несешь хрень какую-то... хоронишь человека прежде времени. Вот щас он вернется — почти целый и живой, я тебе в глаз дам. Чувствует он...тьфу!

— Я не чувствую, я знаю. Вот в чем засада... понял, нет?

— Нет, — буркнул то. — Воет пес... ну, воет — и чего?

— Ничего. Ровным счетом ни-че-го, ничегошеньки, — усталым голосом произнес Гизли, а про себя подумал: «Как же я хочу ошибаться, черт меня подери...»

...Прошло два часа, парни вернулись и толпой ввалились в дежурку. Усталые, потные, грязные, в местами окровавленной одежде — они почему-то молчали. И, в наступившей тишине, чей-то голос негромко и медленно произнес:

— Убили твоего друга, Майкл.

И тонкая, как паутинка, ниточка надежды — за которую он до этой минуты держался, назло всему миру и вопреки здравому смыслу — оборвалась. Напарник смотрел на Гизли так, будто видел его впервые. Онемев от ужаса. И даже невольно отодвинулся, а потом и перекрестился. А кто-то, с горьким недоумением, хмыкнул:

— Надо же... сегодня Патрик впервые пропустил мессу. Небывалое дело.

На говорящего зашикали: «Молчи, идиот! Вечно как ляпнешь что... заткнись, сказано!»

Но тот не унимался:

— Послушайте... а кто такая Анна? Патрик выкрикнул это имя, перед тем как... ну, вы сами все видели. И еще что-то произнес, я не понял. Далеко сидел, да и не по-нашему, вроде. Похоже на латынь.

Полицейские устало переглянулись. Нашел, о чем спросить. Мало, что ли, баб у Патрика водилось.

— Лесли Неймана тоже убили. Полгода всего как сюда перевели, отличный парень... был. Вот подарок этим ублюдкам — сразу двоих полицейских завалить, опытных, не новичков. Легко, сдуру...тьфу! — говорящий выругался. - Представляю, как они обрадовались такому подарку.

...Парни умылись, переоделись и ушли домой. Стальная дверь дежурки опять закрылась.

Майкл Гизли задумчиво смотрел на стоящий перед ним на столе старенький телефон. Какой-то умник — служивший тут, в Управлении, задолго до его, Гизли, появления — додумался поставить корпус аппарата на кусок металла. Точнее, на поднос — явно стыренный из ближайшего бара. Удальцы-шутники набросали вокруг основания черного телефонного монстра всякой дребедени. Мелкой и металлической — шариков, старых монет, гаек и кривых гвоздей. Поднос был с высокими бортами, а каждый стремился добавить что-нибудь для большей гремучести. Внести, так сказать, свою лепту. Поэтому среди металлического хлама оказались сломанные зажигалки, кольца от курительных трубок, пару ключей и разобранных на части часовых механизмов, и еще какие-то сложноопределимые железные штучки.

«Штучки-дрючки», думал Майкл Гизли, гипнотизируя взглядом телефон. «Да что же ты молчишь, рухлядь ты старая... зар-раза!» Кто угодно пусть позвонит, неважно. Что угодно делать буду, хоть пешком в другой город пойду — лишь бы не думать о смерти друга. Работа, она спасает от горя. Потом, все потом... дома.

Телефону было глубоко плевать на переживание громилы-стажера, на бурю в его душе. Телефон — безмолвствовал.

«Может, взял да и сломался нахрен, а я тут жду, как идиот...а? Что думаешь, парень?»