Кремовые розы для моей малютки

— Думаю, она сто раз впоследствии пожалела об этом. Нет, не из раскаяния. Из опасения все испортить. Сорвалась, а потом опомнилась… Думаю, она не причинила бы вам зла — до сегодняшнего дня. Повторюсь: до дня своего второго совершеннолетия вы были в полной, абсолютной, безопасности. Ей было необходимо сохранить вас, в целости и ясности рассудка…

— … чтобы потом убить?

— Странно, не правда ли? Именно, чтобы убить. Или надолго спровадить в тюрьму — любым доступным способом, а там — как знать, вы там и сами померли бы, или кто-либо этому помог. Но сначала вы должны были подмахнуть доверенность. Как это вы сумели устоять — бабушка ваша умела быть очень убедительной.

— Я что попало не подписываю, — отчеканила Мерседес. — Хоть убивайте.

«М-да, и это проверено на деле», подумал господин комиссар. «Железный характер у девчонки.»

Он обвел глазами присутствующих — «ребятишки» по-прежнему молчали, сидели тихо-тихо — как ученики в воскресной школе, бг-г! И не скажешь по их виду, что бравые полицейские. Ну, хватит с них на сегодня ужасов и разоблачений… да и мясо в духовке перестоит — не угрызешь потом. Даже тезка его — и тот не угрызет. Вот еще кое-что узнать бы и на этом все. Только бы не обидеть ненароком, хм.

— Самуэль, можно задать тебе личный вопрос? — спросил Фома. — Только он, как говорит наш Медведь, совсем дурацкий. Ты уж меня заранее прости, ладно?

Сержант Шамис уставился на шефа большими, «вечнопечальными», глазами. Потом — кивнул: давайте свой вопрос. Отвечу…

— Почему ты, парень, никогда не улыбаешься?

— Шеф, но разве мир не лежит во зле? И у нас с вами работы меньше не становится — до Судного Дня всю не переделать. Тут не до улыбок.

Фома немного подумал.

— Это у тебя кредо такое, значит?

Самуэль сдержанно кивнул.

— Допрос окончен, — улыбнулся Фома. — Понял вас, сержант Шамис, отчасти солидарен.

Тот опять кивнул.

— Хорошего философа вырастил ребе Авраам. И не только вырастил, но и отдал. Тезка его библейский сына своего хотел отдать, единственного, кровь от крови и плоть от плоти своей, твой дед — отдал внука. Преклоняюсь.

— Спасибо, я непременно передам. Шеф! Но если надо — я же не только философию… я и в морду могу дать. Говорят, и стреляю отлично. Все, что потребуется для дела!

— Просто идеал! — всплеснул руками Фома, и Самуэль покраснел от смущения.

— Я не хвастаюсь, шеф, я серьезно.

— И я серьезно, — улыбнулся Фома. — А теперь — идемте, наконец, ужинать.

[i] 170 миль/ч — 273. 53 км/ч

Допустимой скоростью на автобане считается 70 миль/ч — 112 км/ч

[ii] Куколка

Глава 23

Зачем она зашла в этот бар, на задворках главной площади? Чтобы — что? Забыть свой поход в Управление полиции, куда ее отконвоировала медсестра из клиники доктора Уиллоби? Забыть и забыться… перед дальней дорогой? Возможно… Анна присела за грубый деревянный стол и заказала две пинты пива. Явно не лучшего, но самого дорого здесь. Зачем — она и сама не знала, но сидеть просто так, предаваясь воспоминаниям, считала неприличным. Ее поход в полицию, а затем поездка… нет, про это она сейчас думать не станет. Нет, ни за что!

…В Управлении полиции она ехала, предвкушая встречу с братом. Семь лет, Господи мой боже, семь лет она ждала этого дня! Ее провели в кабинет комиссара Фомы Савлински.

Когда она переступила порог — все вздрогнули. В наступившей тишине слышно было, как жужжит муха, попавшая в пустую пивную бутылку. Наконец, кто-то медленно и растерянно произнес:

— Вот вам, парни, и привет с того света.

Кажется, это были слова черноволосого верзилы в кожаной куртке, у самого окна. Стоящий рядом высокий худощавый парень, с печальными семитскими глазами, хмыкнул и покачал головой. А третий, простоватый крепыш, рыжий и веснушчатый, встрепенулся. В глазах его был… нет, не страх. Ужас. Как будто он увидел привидение среди ясного, белого дня.

— Добрый день! — радостно воскликнула Анна. Реакция полицейских ее изумила: что с ними, отвыкли от вида красивых леди? Хм… возможно. — Как я рада, что попала сюда — наконец-то! А где мой брат, Патрик? Я хочу его видеть!

Человек, сидящий за столом и так-то угрюмый какой-то… туча тучей!.. после ее радостного возгласа, нахмурился и помрачнел еще сильней. Не лицо — ноябрьское небо. Мрак и безысходность. Такое лицо бывает у доктора или судьи — перед вынесением смертного приговора. «Обжалованию не подлежит!» — тяжелым басом произнес голос в ее голове. Внезапно Анна вспомнила свои сны — жестокие и страшные, все поняла, и невидимая ледяная рука сдавила ей горло.

— Патрик… Мой брат…что с ним? Он жив?