Крепитесь, други!

Они поднялись наверх, прошли в жаркую барак-контору. Вторую нынешнюю неудачу Агнесса сотворила собственными руками. То ли управляющий не простил ее сомнений в полезности глубокого гаража и, задетый за живое, раздумал допускать ее к своему детищу, то ли, в самом деле, как объяснил ей, забыл где-то печать, только заполненный договор пришлось оставить на его столе «до завтра», на произвол судьбы без всяких прав и надежд, потому что согласие между Заказчиком и Исполнителем развалилось на глазах.

Короткий день угасал. Город вновь зажигал фонари. Горячим росчерком загорелась вдали изящная буква «М».

«Домой, домой…» — она побежала к остановке автобуса.

Окутанный клубами пара, с утеплителем «на морде», автобус высадил пассажиров из заледеневшего салона с лубяными, пушистыми от инея окошками в двух шагах от метро ВДНХ. Вестибюль станции тоже дымился морозным паром, люди, люди, зыбкие, отдельные, закачались вокруг нее.

«Домой, домой…»

Миновали Алексеевскую, Рижскую, Тургеневскую. Вдруг поезд остановился. За черными окнами проявились стены тоннеля, пыльные ленты электропроводки. Пассажиры молчали. В вагоне быстро сгущалась духота. Сто двадцать человек молча смотрели перед собой.

Постояв перед семафором, поезд двинулся дальше.

… Дома Агнесса учила ребенка драться. Она села на пол, поставила его перед собой.

— Бей! — раскрыла свою ладонь. — Сожми кулаки. Бей!

Но малыш не понимал, он соскучился, ему хотелось играть.

— Бей! — встряхнула его Агнесса. — Я не хочу за тебя бояться. Бей!

… Ночью она проснулась от страха. Он охватил сердце колючими пальцами, заполз в мысли едким предчувствием. Все казалось гибельным, беспросветным, ее жизнь, ее материнство. В доме было тихо, ребенок спал. Страх разрастался. Агнесса села. Внутренним усилием стала пристально смотреть на этот страх, противостоя темной силе. «Потерявший мужество теряет все»… Понемногу что-то переменилось, стало знакомо, стало «работой» с известным протеканием. Ком напряжения сместился выше, выше и, наконец, оставил ее совсем. Повеяло свежей легкостью. Агнесса перевела дух. «Пусть, — подумалось ей, — пусть я не умею жить и никогда не буду богатой, пусть меня испытывают бедой и страхом, но… я смотрю на них, смотрю, и между ними и мной встает мой взгляд. И я права».

Весть об операции Лады разнеслась по всем этажам института с быстротой молнии, вызывая необычайное, почти истерическое, оживление. Оказалось, что ее не только, конечно, заметили, но и прониклись сочувствием, даже назвали «Солнышко» за тихость и светлоту. И теперь стали ждать, как волшебную сказку про Золушку, про золотые яблочки, про царевну-лягушку. Чуда, чуда! — взывали истомленные скудной жизнью женские сердца. Не проходили дня, чтобы кто-нибудь не заглянул в «Каскад» с вопросом «Когда?», так что рекламное агентство поневоле оказалось вдруг в центре такого publik relations, будто на всей планете не происходило ничего более примечательного.

Ждали ее и в самом «Каскаде».

— А вдруг мы ее не узнаем? — предположил как-то утром Максим Петрович. — В самом деле, как она докажет?

Все рассмеялись. Громче всех почему-то Юра.

— Действительно! — воодушевился он и принялся расхаживать из угла в угол, чуть не сшибая подставки с цветами.

С Шурочкиного лица исчезла улыбка.

— Вряд ли что получится, — с сомнением произнесла она. — Как на твои глаза, Агнесса?

Та неопределенно повела плечами. Тряхнув рыжими пружинками, Шурочка повернулась к Юре.

— А ты как считаешь, Юра? — спросила напрямую.

Он остановился и прижал руку к сердцу.

— Ты прекрасна, спору нет.

Но это не убедило ее. Минуту спустя она достала зеркальце и незаметно подкрасила губы.

Наконец, Лада позвонила Агнессе, предупредив о своем появлении завтра, во вторник.

В то утро, пока Валентина вела переговоры в Санкт-Петербурге, Екатерина Дмитриевна осталась за хозяйку во всем агентстве. По своему обыкновению, она прошагала мимо вахтера самая первая, включила везде свет, оглянулась на пустые столы в своей прежней комнате и разложила бумаги на месте Виктора, предполагая провести здесь весь день. На кабинет Валентины она не посягала никогда. Самого Виктора уже давно никто не видел, но стол его занимать не спешили, дожидаясь возвращения суперагента, заключившего по телефону легендарный договор на целую страницу без скидки. Группы ноябрьско-декабрьского набора давно разбежалась, от них остались пять крепких трудоголиков, за которыми догляд менеджера был излишним. На следующей неделе открывалась полоса новых наборов-просеиваний сквозь сито равных возможностей при сдельной оплате труда без единой социальной гарантии.

Следом за главным менеджером с букетом пышных гвоздик, данью признательности Ладе от благодарных мужчин «что бы с нею не стряслось», переступил порог Юра. И все остальные, в обеих комнатах, собрались гораздо раньше обычного. На женщинах были украшения, праздничные платья. Шурочка, по обыкновению, взялась поливать цветы, но желтая лейка выскользнула из ее рук, и посередине комнаты на ковре появилось темное влажное пятно.

«Не к добру»- подумалось Екатерине Дмитриевне.