Крепкие узы. Как жили, любили и работали крепостные крестьяне в России

Я говорил: в отечестве моем
Где верный ум, где гений мы найдем?
Где гражданин с душою благородной,
Возвышенной и пламенно свободной?
Где женщина – не с хладной красотой,
Но с пламенной, пленительной, живой?
Где разговор найду непринужденный,
Блистательный, веселый, просвещенный?
С кем можно быть не хладным, не пустым?
Отечество почти я ненавидел

—Но я вчера Голицыну увидел
И примирен с отечеством моим.

Поскольку княгиня Авдотья Ивановна ложилась спать под утро, то и слугам поневоле приходилось поступать так же. Убрав бокалы и пустые тарелки после очередного приема, позевывая, они разбредались по своим комнатам к восьми-девяти часам утра.

Но хватало и ленивых господ, и нерасторопных слуг. Не каждый дом было приятно посещать. У графов Каменских на Смоленском бульваре в Москве в начале XIX века современники отмечали:

«Хаос, беспорядок и грязь… прислуга оборванная… ничего не делала; в прихожей около двух десятков лакеев сидели и вязали чулки, ожидая приказания графа».

Горничными становились незамужние девушки, молодые и расторопные. Их обязанности заключались не только в том, чтобы привести в порядок «горницы», но и проследить за господским платьем, нужна ли ему починка или стирка. У горничных могли появиться и другие обязанности – отнести письмо, сообщить что-то на словах. Правда, для «подай-принеси» обычно использовали сенных девушек, постоянно находившихся в сенях в ожидании нового задания. В господскую гостиную или другие покои доступа у них не было, называли их обычно просто «девки», и в отличие от респектабельных горничных сенные часто бегали босиком.

За усердную службу барыня могла наградить особенно трудолюбивую девушку новым платьем или лентой, взять с собой за границу, выделить приданое, если та собралась замуж, или выступить крестной ее ребенка. По старинной традиции крестная обязательно дарила что-то «на зубик» своему восприемнику, поэтому, если помещица соглашалась сыграть такую роль, это было и почетно, и выгодно. А работавшие в поле или на заводах реже общались со своими господами, а потому для них особые милости выпадали не так часто.

Попасть в дворовые мечтали многие крестьяне. У барина под боком всегда был шанс «ухватить кусок пожирнее», добиться какой-нибудь радости для себя, а то и воли. Поэтому нередко старались, чтобы миловидная дочка или сын попались на глаза хозяевам. Авось возьмут в услужение да заберут в Петербург? А там, глядишь, и судьба устроится лучше, чем в захолустье.

Но с точностью до наоборот поступали в том случае, если барин проявлял чудеса самодурства или излишнюю жестокость. Грибоедов не зря написал: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». От любви барина до ненависти иногда хватало маленького шажка. Салтычиха была не единственной, кто порол своих слуг…

У дворни было еще одно преимущество перед остальными: они обедали в людской и часто тем, что оставалось с барского стола. После балов и приемов дворовые могли полакомиться даже деликатесами. Крестьянский стол был совсем иным, и далеко не сытным. Кстати, и наряды для домашних слуг старались шить из хороших тканей, по моде. Иная дворовая девушка могла выглядеть не хуже, чем барышня. Кстати, это обращение – «барышня» – было приемлемо только из уст служанки. В этом слове звучала подчиненная нотка. Ни одна княжна или графиня не сказала бы про другую девушку знатного рода – «барышня». Так говорили исключительно слуги, дворовые, крепостные.

Слуги в доме иногда носили форму, ливрею (например, у Юсуповых завели форму вишневого цвета с серебряной вышивкой). У некоторых были особые нашивки с гербами хозяев, другие отличались от прочих слуг цветом одежды. Иногда достаточно было взгляда, чтобы определить, какому дому служит тот или иной лакей. Считалось правильным брить бороды для домашних слуг, в то время как крестьяне часто ходили с длинными волосами и не менее длинными бородами.

Екатерина Вильмонт, близкая подруга русской княгини Екатерины Дашковой, описывала, как выглядит кучер, который встречал ее в Кронштадте:

«Кучер был с длинной бородой, подпоясан странным длинным кушаком, в верхнем платье, собранном на талии в складки (вот не сойти мне с места!), как нижняя юбка».