Крепостная

Едва они сели за стол, Андрей тут же вылил в себя первую рюмку, Степан осуждающе и с жалостью смотрел на молодого человека и, даже не притронувшись к своей рюмке, строго спросил:

— И сколько это будет продолжаться? Мочи нет смотреть на тебя! Может, уже хватит жалеть-то себя?

— Это я-то жалею? — опешил Елагин.

— А то как же, — кивнул Степан и, внимательно посмотрев на молодого человека, наставительно заметил: — Говорил тебе еще летом, забудь ее. Что изводишь-то себя?

— Ты про кого? — спросил Андрей, делая вид, что не понимает, о ком говорит Степан. Елагин вновь налил и вновь залпом выпил, даже не закусывая солеными огурцами, стоящими перед ним.

— Все ты понял, — буркнул Степан и добавил: — Пойми ты, Андрей, не отпустит ее князь от себя. Все дворовые болтают, что не надышится он на Грушеньку. Агафья сказывала, что у нее только драгоценностей одних почти на тридцать тыщ, оценщик на днях приезжал и каталог составлял. А Урусов-то все вокруг нее кругами ходит, да и не знает, как еще угодить. Даже сигары тайком курит, чтобы она не видела, потому что не по нраву ей это. Смирись! Тебе же легче будет!

— А может, сил нет забыть? — выпалил глухо, трагично Андрей, испепеляя безумным взором Степана. — Если день и ночь думаю о ней. О голубке-то синеокой. И о том, что этот мерзавец владеет ею!

— Андрей, ты как будто не слышишь меня, — произнес недовольно Степан. — Ты ж с Прошей обручен, так на нее и смотри! Что ты, как дурень, жизнь-то себе портишь?! — Степан замолчал, уже не зная, как заставить друга одуматься. — И это свое пьянство прекращай. Федор один без тебя совсем зашивается. Жалко парня.

— Федор — толковый парень, работящий, — вздохнув, заметил невольно Елагин, вновь выпив рюмку.

— Вот именно. Но тебя все равно ох как не хватает. Ты-то авторитет для мужиков, да и боятся тебя. А Федор еще совсем сосунок, с ним-то они и лясы поточить могут. Вчера, говорят, в Медведково поле не до конца скосили, да и бросили. Дак Федор даже заставить мужиков не смог доделать, плохо слушают-то его.

Елагин как-то безразлично пожал плечами, словно его это мало волновало.

— Слушай, Степан, я тут вот что подумал, — вдруг сказал Андрей, переводя мрачный затуманенный спиртным взор на Степана. — Ты ведь в Папино поедешь? Лошадей повезешь?

— Ну, — кивнул Степан, так и не желая пить самогон и мрачно осуждающе смотря на Андрея, который влил в себя очередную рюмку.

— Так ты у Рогожина, что охотой промышляет, купи мне ружье да патроны. Я денег тебе дам на это.

— Это еще зачем? — опешил Степан.

— Надо. На охоту пойду.

— На какую еще охоту?

— На дичь.

— Ты ж никогда на охоту не ходил.

— И что ж? Здесь не ходил, а на Кавказе еще как стрелял по лесам. Так привезешь мне ружье или нет? — вымолвил уже недовольно Андрей.

— Нет, — хмуро заметил Степан.

— Тогда я сам поеду в Москву и там куплю, — бросил с угрозой Андрей.

— Ты это чего удумал-то, Андрей? — выпалил тут же Степан и, схватив молодого человека за грудки, встряхнул его пару раз, пытаясь выбить из него дурь. — Неужто черное дело задумал?!

Елагин вперил в друга пьяный темный взор и оттолкнул Степана от себя.

— А что? Убью этого богатого пса, и дело с концом, — вымолвил Андрей тихо, напряженно, смотря на конюха ненормальным взглядом, в котором горела тьма. — Подкараулю, когда он один верхом поедет, и пристрелю.

— Ты что ж, вообще спятил? Даже думать не смей! — вымолвил так же тихо Степан. — Посадят тебя за то.

— Пусть докажут сначала, — зловеще процедил Елагин. — Знаю, как все так сделать, что в жизнь не найдут, кто этого фанфарона подстрелил.

— Что ты несешь, Андрей?! — прошептал в ужасе Степан. — Вовсе, что ли, от пьянки одурел! Где ж это видано, посреди бела дня в людей палить!

— Главное, освободится горлинка от него! И моей станет, — тихо и как-то мечтательно произнес Андрей.

— Да с чего ты взял, что она захочет с тобой быть? — спросил вдруг Степан, думая только о том, как остановить страшные мысли Елагина, которые могли вылиться в конкретные кровавые действия. — Она, может, и не захочет тебя. А ты уже грех на руки возьмешь!

Неприятные слова Степана вмиг резанули по кровоточащей душе Андрея, и он вновь быстро налил и залпом опрокинул спиртное в горло, стараясь даже не думать о том, что Грушенька не захочет по собственной воле отдаться ему. Ведь тогда, у реки, она не сильно сопротивлялась. Так отчего же теперь станет противиться, когда он скажет, что она непременно должна стать его женой?

— Захочет, — напряженно и трагично заметил Елагин. А потом как будто самому себе словно приговор вымолвил. — А не захочет, силой возьму! Только этого пса с дороги уберу и все!

— Андрей, — попытался что-то сказать Степан, но в этот момент в комнату постучались. Елагин что-то неразборчиво буркнул, и дверь отворилась. В комнату осторожно заглянула Проша.

— Андрей Прохорович, можно к вам? — спросила девушка, входя, и, увидев, что Андрей не один, вымолвила: — Ох, простите, я помешала…