Отойдя на нужное расстояние, Андрей расправил кнут. Уже в следующий момент конец плети просвистел в воздухе и опустился на спину Агафьи. Груша судорожно сжала в руках концы цветного платка, накинутого на плечи. Сердце ее болезненно сжалось и заболело. Кнут вновь опустился на тело Агафьи. И девушка ощутила почти физическую боль любимой няни, которую всегда считала своей названой матерью.
Константин все время косился взглядом на Грушу. Поджав губы, он со злорадством наблюдал за ее мучениями, прекрасно осознавая, что чувствовала сейчас девушка. Наказание имело двойной смысл, и Урусов знал, что Груша отчетливо понимала это. Князь хотел показать девушке, что за дальнейшее неповиновение могут выпороть и ее.
После одиннадцатого удара Груша, никогда не подавшая в обморок, упала без чувств на землю. Татьяна, чувствуя свою вину за все произошедшее, бросила мрачный взор на бессознательную Грушу, которую тут же принялись поднимать дворовые, стоявшие рядом, и громко спросила брата:
— Может, достаточно?
Константин недовольно посмотрел на Грушу, которая едва пришла в себя и встала на ноги, удерживаемая от падения одним из дворецких, и громко приказал:
— Хватит, Андрей Прохорович!
Более не сказав ни слова, Урусов, окинув угрожающим взглядом Агафью, а затем и Грушу, быстро развернулся и медленно направился в сторону дворца. Княжна последовала за братом. Трофим Ефимович, дворецкий, придерживая Грушу за талию, отвел девушку в сторону и усадил ее на деревянную скамью. Она еще никак не могла прийти в себя, сильно кружилась голова. Девушка словно была не в себе и чувствовала, что вновь потеряет сознание.
Андрей, опустив хлыст, обернулся к дворовым людям.
— Расходитесь. Представление окончено, — объявил он холодно.
Дворовые, что-то тихо обсуждая, поплелись по своим рабочим местам. Елагин же подошел к Агафье и начал отвязывать.
— Жива? — спросил он ее как-то насмешливо.
Та посмотрела на молодого человека ничего не понимающим взглядом.
— Как это у вас так получилось, Андрей Прохорович? — тихо пролепетала Агафья. — Аж ничего не почувствовала.
— Есть хитрости, — снова усмехнулся Андрей, наконец полностью избавив ее от веревок. — Кнут в специальном масле вымочить да удар особо направить, к тому же стоял я так, что загораживал тебя от князя. Вот он и не понял, что бил я кнутом в основном по бревну, а не по тебе.
К ним подошла Дуня и протянула Агафье темный платок.
— Спасибо, милая, — поблагодарила ее женщина, накидывая платок на рубашку и зябко в него кутаясь.
— А за что барин на тебя так осерчал-то? — спросил Андрей, скручивая веревки. — Посчитай, при мне почти за три года никого не пороли.
Агафья тяжело вздохнула и ответила:
— Из-за Груни.
Андрей обернулся к женщине и с интересом посмотрел на нее.
— Из-за Грушеньки? — опешил он, ничего не понимая.
— Да, из-за нее, родимой. Рассказать-то, срам один, — проворчала Агафья и уже хотела отойти от Елагина. Но молодой человек встал у нее на пути и напряженно взглянул на старую бабу, не собираясь пропускать ее.
— Как это? — спросил он уже властно и, придвинувшись к ней вплотную, тихо попросил: — Расскажи, Агафья, надо мне знать…
— Ох, ну ладно. Но только из-за доброты вашей расскажу, — прокряхтела Агафья. — Так вот, теперича поутру зашла я в спальню князя спросить, когда обед подавать, да и обмерла. Груня, вся полностью голая, стоит около его кровати, а он греховодник развалился в кресле и глазеет на нее да сигару покуривает.
— Что? — выдохнул Андрей, похолодев от ее слов.
— Да уж я тоже ужаснулась. Груня, красная вся от стыда, опустила глаза в пол, да и льет тихо слезы. Видать, так запужал ее, что она стоит, послушная, голая-то, как статуя какая, у окна-то его, незнамо сколько. Она еще в одиннадцать понесла ему чай, да с тех пор я не видела ее, а я, почитай, в первом часу пришла в комнату-то его. Неизвестно, сколько она там стояла в таком виде. Ну, я и позвала княжну. Она и заступилась за Груню. А князь так осерчал, что весь аж пятнами покрылся, ну и давай на Татьяну Николаевну кричать. Однако Грушу отпустил. И, видать, на мне решил злобу-то свою выместить.
— Не пойму, зачем же он так с Грушенькой? — опешил Елагин. — И что же, он даже не прикасался к ней?
— Когда я вошла, нет. Но что до того было, неведомо мне. Только явно он хотел поизмываться над ней, как делает это весь последний месяц. А все оттого, что она не хочет покоряться ему.
— Покоряться? — переспросил Елагин.
— Ну да. Вы ж, наверное, знаете, что он хочет ее в любовницы к себе.
— Знаю… — глухо вымолвил Андрей, опуская глаза.
— А она никак не хочет. Вот князь и не знает, как еще ее унизить в отместку, — вынесла вердикт Агафья.