Крепостной Петербург пушкинского времени

Петербургский крепостной театр к 40-м годам больше не существовал. Но крепостные артисты в столице не исчезли; часть их вошла в состав трупп императорских театров, дирекция которых нуждалась в музыкантах. Недостаток их объяснялся тем, что «вольных музыкантов» в Петербурге тогда не было. Между тем, театральное училище выпуск молодых сил почти прекратило; иностранцы же обходились слишком дорого. Последовавшее в начале ХIХ века разорение множества крупных дворянских фамилий дало театральной дирекции возможность приобрести ряд крепостных оркестров, вошедших в состав трупп столичных театров.

В списке дирекции за 1804–1810 гг. уже значится длинная «выпись» «состоящих в подушном окладе служителей дирекции, как-то: капельдинеров, актеров, музыкантов, парикмахеров и портных». Как сообщает Н. Дризен, эти музыканты получали жалованья 216 руб. в год, квартиру казенную в 100 руб., 6 саженей дров и 14 фунтов свечей, итого содержание в размере 359 руб. 20 коп. в год. Капельдинеры получали на 8 руб. 70 коп. меньше.

Положение крепостного артиста с переходом его от помещика к театральной дирекции отнюдь не изменилось. Он продолжал оставаться безответным рабом нового хозяина, несмотря на то, что, по закону 17 декабря 1817 г. об «исключении артистов и других театральных служителей из подушного оклада», все лица, служащие при театрах от крепостной зависимости освобождались. Невзирая на это, театральная дирекция всех их продолжала считать своей полной собственностью.

В 1828 г. театральною дирекциею был приобретен у обершенка двора Чернышева оркестр из 27 человек за сумму в 54 000 руб., то есть из рассчета 2000 руб. за человека. Оказалось, однако, что музыканты эти в оркестре «не игрывали» и «играют худо». Даже инструменты оркестра были признаны негодными. Пришлось часть музыкантов отдать в «ученики», остальных в «турецкую музыку»; некоторых посадили в нотную контору переписывать ноты. Содержание им было назначено, в зависимости от обязанностей и «дарований», в размере от 250 до 500 руб. в год. Они пользовались казенными квартирами в одном из флигелей Аничкова дворца, отоплением и освещением. Семейные получали прибавку в 50 руб. При столичной дороговизне жизни это было весьма скромное вознаграждение, так как «вольные» оркестранты получали от дирекции до 1000 руб.

Материальное положение бывших Чернышевских крепостных было столь тягостно, что они осмелились даже обратиться к министру двора Волконскому с отчаянной мольбой: «Сиятельнейший князь! Милостивый Государь! Воззри милосердным оком на бедных и прими под покров несчастных»… Однако, высокое начальство на жалобу чернышевских музыкантов должного внимания не обратило.

В 1829 г. состав оркестра дирекции пополнился еще десятью музыкантами гр. Сологуба. По проверке, опять оказалось, что «ни один из них не может быть определен в оркестры». Четверо были определены бутафорскими помощниками, с жалованьем в 300 руб., а остальные хористами, с окладом в 250 руб. Приобретенные дирекцией в следующем году 13 крепостных музыкантов петербургского помещика Афросимова также оказались пригодными лишь в качестве хористов. За 13 музыкантов было уплачено 24 000 руб., то есть около 2000 руб. за человека. Видимо, это была обычная цена крепостного музыканта.

С переходом на службу в дирекцию, крепостной артист должен был работать с утра до ночи. Утро проходило в репетициях, днем занимались «усовершенствованием себя в искусстве», а вечером играли в театре. Заработать на стороне при таких условиях, было совершенно невозможно, что еще усугубляло безвыходность положения. И несчастный музыкант нередко искал утешения в вине.

Как передают театральные летописи, гобоист Черников не являлся на службу в декабре 1833 г. в течение трех дней. Из своих странствий он вернулся «совершенно без одежды». На допросе Черников показал, что «по молодости лет он был завлечен посторонними людьми в развратную жизнь и, будучи в нетрезвом виде, лишился своей одежды, оставленной в разных трактирах, а именно: плащ у проживающего у Синего моста в подмастерьях у мастера Мильса — Карла Ивановича, жилет, манишка и галстук в царицынском трактире, брюки — в Екатерингофской ресторации, а казенный театральный гобой — в трактире «Отель дю Нор»… Инструмент заложен у маркера Ивана за 30 руб., а брато денег не более 14 р., остальные все проценты».

Другой музыкант, Шариков, найденный однажды в «безобразно пьяном виде», был посажен под арест в Большом театре. После этого его отправили в часть «наказать там розгами», с предупреждением, что если он еще раз будет замечен в неприличном поведении, то будет тотчас исключен из дирекции и отдан в солдаты. В 1833–1834 гг., «за нетрезвое поведение и ослушание по должности», подвергались в полицейской части наказанию розгами трое бывших афросимовских музыкантов.

Такова была доля бывшего крепостного артиста и после того, как крепостной театр перестал существовать.