Крепостной шпион

За несколько недель он полностью восстановил своё положение в обществе. Только в салонах за ломберным столом, в курительной или во время кадрили полковник мог пополнить свои представления о возможном противнике — негодяе Иване Бурсе.

Время шло, а почти ничего не прибавлялось к уже известным обстоятельствам. Нужно было ехать, а он всё ещё выжидал.

Выжидал Генрих Пашкевич по двум причинам. Во-первых, ожидал обещанной встречи с Аглаей. Если уж атаковать Ивана Бурсу по всем правилам военного искусства, то чем больше он будет знать о расположение зданий в усадьбе злодея, о вооружении, имеющимся там, о количестве бойцов, тем лучше. А все эти сведения он мог получить исключительно у девушки. Но Аглая Ивановна Трипольская будто в воду канула.

Во-вторых, Генрих Пашкевич всё таки рассчитывал встретиться с секретарём Бурсы, Сергеем Филипповичем. Если найдутся документы, подтверждающие связь эликсира вечной молодости и усадьба Ивана Бурсы, поддержка «Пятиугольника» обеспечена. Константин Эммануилович сдержал слово. Он поставил вопрос на собрании и Пашкевич был восстановлен как член тайного общества, но, увы, это ничего не изменило.

Рассчитывая, что регулярно посещая дом на Конюшенной, он легко доберётся до Сергея Филипповича, Генрих ошибся. После смерти княгини секретарь почти не покидал своей комнаты. Говорили, что он пошатнулся в уме. Он никого не пускал в комнату кроме слуги, приносившего пищу и уносившего полную ночную вазу. Иногда за дверью можно было услышать его громкие всхлипывания. Иногда можно было услышать звук, какой бывает, если человек сам себя изо всей силы бьёт кулаком в лицо, и скрежет зубов, и опять стон.

Однажды после собрания Генрих Пашкевич вышел из зала заседаний последним. Он остановил лифт в библиотеке и осмотрелся.

«Если Бурса поймёт по звуку, что я не спустился и не ушёл, — определил он для себя, — то всё равно пять-десять минут у меня будут».

Полковник быстро прошёл к двери в комнату Сергея Филипповича, но стучать не стал, а с размаху выломал слабую эту дверь плечом и вошёл в комнату. Несчастный секретарь сидел на своей постели. Сразу бросились в глаза его смертельная бледность и блёклые мутные глаза умирающего человека. Когда дверь распахнулась, он осторожно повернул голову, но ничего не сказал.

   — Прошу прощения, — сказал Генрих, прислушиваясь и пытаясь понять, не идёт ли по коридору магистр. — У меня к Вам, Сергей Филиппович срочное дело, а Вы уж месяц из комнаты не выходите.

   — Пойдите вон, — очень-очень тихо проговорил секретарь. — Я Вас не знаю.

Пашкевич, преодолев отвращение и стыд, шагнул к кровати, взял несчастного за грудки и с силой поднял.

   — Я убью Вас или заставлю говорить со мной.

   — Убейте, — вдруг оживился секретарь. — Убейте, сделайте одолжение.

   — Так Вам хочется, чтобы я Вас убил?

   — Убейте, — вдруг взмолился секретарь, — у меня у самого силы духа недостаёт. Убейте.

   — Хорошо, — сказал Генрих, — я вызову Вас на дуэль и прирежу, как барашка, если есть такая охота, но только в обмен на документы, которые у Вас хранятся.

   — Какие документы?

   — Те, что Наталья Андреевна на хранение Вам отдала.

   — Берите, — секретарь сильно дёрнул узкими плечами.

   — Где они?

   — В тайнике Константина Эммануиловича в отдельном конверте. На конверте написано моё имя.

   — Значит, бумаги спрятаны от Бурсы в его же тайнике, — восхитился Пашкевич. — Умно, умно.

Он быстро вышел, повернувшись на пороге:

   — Простите, любезный, но я должен Вас огорчить, я солгал Вам. Я не могу убить Вас. Увы, за дуэль меня опять выставят из Общества.

Уже стоя в библиотеке перед тайником, Генрих Пашкевич услышал душераздирающий стон секретаря. Сергей Филиппович алкал смерти, но никак не мог умереть.

Аглая не ошиблась. В тайнике Бурсы в библиотеке нашёлся пакет, надписанный рукой секретаря. Тут же на месте Генрих и вскрыл конверт, и в его руках оказались те самые несколько страниц, недостающие в рукописи академика Ломохрустова.

«Мною был создан из цветка лотоса и ещё нескольких природных составляющих эликсир молодости, — писал Ломохрустов. — Состав этот, к великому сожалению, не продлевает жизнь человека, но может зато спасти от неминуемой смерти. Состав был опробован мною дважды на смертельно раненых людях, и оба раза результат превзошёл все ожидания. Изготовленный препарат может храниться любое время, если держать его в достаточно холодном месте. Сегодня 1785 года я спрятал большую бутыль с подготовленным препаратом в семейном склепе Кармазинова в тайной комнате. Здесь же я оставляю и сам рецепт. Коли суждено будет дневникам моим попасть в мир, даю подробные указания где искать».

Погрузившись в чтение, Генрих даже не услышал, как к нему подошёл Бурса.

   — Почему Вы ещё здесь? — спросил он. — Шпионите?

   — Да нет, — Генрих улыбнулся, протягивая Константину Эммануиловичу листки. — Это вынутые из дневника Ломохрустова страницы, точно указывающие на нужное место. Они всё это время лежали в Вашем сейфе, лежали прямо у Вас под носом. Кто в доме шпион, сами решайте, а на меня Вы зря подумали.

   — Сергей Филиппович!?