Крещение Новгорода. Часть 2

– Возможно, – отвечала яга, – если в голову вселился злой дух. Очень сильный злой дух. Вахрамей на нашу беду открыл новый источник силы. Это своего рода обходной путь между явью и миром мёртвых. Теперь из мира мёртвых по этому порталу в наш мир могут вырываться всякие могущественные чудовища, проклятия рода человеческого. Говорящая голова – это только начало. Но можешь поверить мне, Садко, если этот злой дух хочет твоей смерти, то жить тебе осталось совсем не долго.

И, сказав это, Ортана хрипло, но громко и злорадно расхохоталась. От этого смеха Садко даже побледнел и почувствовал сухость во рту. Но нельзя было выдавать своего страха, и он, как мог, постарался приободриться.

– А Кощей Бессмертный? – спросил он, – он тоже злой дух? Вот тебе ещё загадка, как убить того, кому нельзя отрубить голову.

– Везёт тебе на всяких чудовищ, – продолжала смеяться ведьма, – одному нельзя отрубить голову, другой уже с отрубленной головой, а всё равно живой.

– Отвечай, старая яга, – снова занёс над ней свой кинжал Садко.

– Кощей твой, скорее всего, не упырь и вообще живым никогда не был. Обычный гомункул, сделанный, быть может, из человеческого трупа.

– И как убить этого гомункула?

– Если он хорошо сделан, то его только огонь возьмёт. Сожги его. Но лучше всего убей того чародея, который им повелевает. Колдун ведь, когда управляет своей куклой, ни на что больше отвлекаться не может. Он будто бы вселяется в тело гомункула, видит его глазами, говорит его устами, а что с его собственным телом происходит, на замечает. Будто спит. Поразишь чародея или разбудишь, и гомункул либо погибнет, либо станет глупым, как растение. Такого и убивать не нужно.

– Вот же собака этот Вахрамей, – гневно выругался Садко, – выходит, это он руками Кощея убил Леона. А потом Ваську убеждал, что он не виноват.

На какое-то время Садко впал в раздумье. Его враги были коварны, и очень сильны, и сам он не мог решить, как ему поступить дальше. Нужен был совет Вольги и мудрых волхвов. С другой стороны, интуиция подсказывала богатырю, что ведьма тоже как-то замешана в этой истории, особенно в истории с Головой.

– Что ж, яга, – заговорил он, наконец, – рад был тебя навестить, но нам пора. Да, чуть не забыл, Алёна поедет со мной.

– Не смей, – прорычала на него ведьма, – она – моя дочь.

– Она носит во чреве моего сына, а ты хотела убить его, принести в жертву, как скот. Ну нет, карга, я тебе этого не позволю.

– Твой сын принадлежит богам. Заберёшь у них обещанное, навлечёшь на себя их гнев, будешь проклят.

– У меня есть свой Бог, он меня защитит, – отвечал лишь Садко. Он был полон решимости, остановить его было невозможно. Ортана, было, попыталась на него накинуться, но её тут же схватили. Убивать её не стали, как и её дочерей. И вообще, никого из людей не тронули, прикончили только упырей. Алёна зажалась в угол и никак не хотела идти. Садку пришлось вести её силой, взвалив себе на плечи, как мешок с мукой. Девушка была бледна и напугана, под конец даже расплакалась, как, впрочем, и Ортана, чего от старой ведьмы никто не ожидал. Но, наконец, двор яги остался позади, а довольный собой Садко теперь тем же путём возвращался обратно, но теперь уже не на Суздальскую землю и ни на заставу, а сразу в Новгород. Путь был не близкий, а холодный ветер с каждым разом всё усиливался, возвещая о приближении зимы. В этот миг, казалось, только Садко и Хома Горбатый ещё могут веселиться. Алёна ехала на коне старшины, сидела впереди него, отчего получалось так, будто он её обнимал. Поневоле в Садке начинало пробуждаться желание, хоть он изо всех сил старался сдерживаться. Было ясно, что в ближайшее время как следует приласкать свою красавицу он не сможет. На улице было холодно и сыро, да к тому же, рядом было множество мужчин, которые так же страдали без женской любви, искушать их, измученных после долгого похода, было точно ни к чему. Хома однажды так и высказал старшине:

– А ты хитрец, Садко. Себе бабу взял, а нам всем – ничего.

– А ты Хома, на старуху что ли глаз положил? – засмеялся старшина и пригрозил другу пальцем, – ах ты, блудливая душонка.

– Да что мне какая-то ведьма, если у меня твоя жена есть? –отвечал лишь ему Хома, и теперь уже этой шутке рассмеялись и другие богатыри.

В другой ситуации Садко сам засмеялся бы и промолчал, или бросил бы в ответ какую-нибудь ядовитую шутку, но присутствие Алёны теперь как-то смущало его, и он продолжил.

– Куда уж тебе? – молвил он, – с твоим горбом тебе только верблюдица подойдёт.

– Я хоть и горбатый, но зато к купеческим дочкам за гривнами и рублями под юбку не лазаю.

Богатыри рассмеялись пуще прежнего, а Садко вдруг схватил стрелу и достал свой лук. Смех в один момент прекратился, Хома схватился за свой топор.

– Думаешь, ты успеешь? – всё ещё усмехаясь, говорил Садко, – пока ты свой топорик достанешь, от стрел будешь на ежа похож.

– Стрелы – это для баб. А по-мужски со мой сойтись не забоишься?

Неизвестно, во что бы это могло бы вылиться, если бы Алёна и без того всю дорогу бледная, как мрамор, не произнесла:

– Останови, прошу тебя. Мне плохо.