Все ополченцы, что присутствовали при том страшном событии, перешли в войско Вольги и стали богатырями. Многие в ту ночь там и не смогли заснуть. Но прежде, чем все разошлись, к их компании подошли двое спутников, которые были уже настолько пьяны, что с трудом держались на ногах, и, чтобы поддерживать друг друга, шли в обнимку. Один из них был мужчиной в женском платье. Его подкладка, изображающая грудь, уже сползла на живот, парик с косой куда-то исчез, румяна стёрлись. Другой был в маске клыкастого упыря, но одет был в мужские одежды. В нём легко узнавался Хома Горбатый.
– А вы что, всё празднуете? – удивился Садко, и шатаясь из стороны в сторону сел греться к костру, – чувствую, после такого праздника духи мёртвых ещё не скоро покинут мир живых.
Глава 15.
Суд.
Зимой город был похож на ледяную сказку, успокаивающую путника после долгого беспокойного путешествия. Дома были покрыты шапками снега, из-под которых местами выглядывали соломенные волосы, улицы были засыпаны сугробами. Воздух был невероятно свежим, хоть и морозным, дышалось легко, хотелось непременно дышать полной грудью. Тишина была такая, что каждый шаг отдавался громким снежным скрипом. Город словно превратился в пустыню, но это была пустыня не безжизненная, это была та самая пустыня, в которой больше всего нуждаешься в человеке, в которой хорошо говорить один на один, заниматься общим делом. Всё становилось спокойным и размеренным. Город становился каким-то загадочным. Под снежной пеленой дымились трубы домов, в которых жили люди, в большом множестве, самые разные. Они проводили время у тёплого очага, скрывались от холода, и всё-таки они были здесь. Поэтому ощущение тайны не покидало постоянно. Волхов мост превратился в огромное обледеневшее коромысло, раскинувшееся над ледяной долиной реки, укрытой снежным покрывалом. Погода в тот день стояла ясная, и, если пригреться и закрыть глаза, то, можно было представить, что уже наступило лето, при этом невероятно тихое, невероятно свежее лето. Не было ни ветра, ни снегопада, лишь мороз щипал щёки и замораживал нос. Дороги почти не было, лишь следы от нескольких саней, проезжающих из Людина конца в Славенский и обратно. По этим следам вороной конь и сейчас тащил за собой сани с одним пассажиром, закутанным в тёплую соболью шубу. Временами конь по самое пузо проваливался в сугробы, но всегда выбирался и вытаскивал за собой сани. Так, не спеша они добрались до дома Василий Буслаева, и человек сошёл, наконец с саней, привязал коня и с силой постучал в дверь. Открыли ему ни сразу, и гость уже начал перетаптывать с ноги на ногу, чтобы не дать ногам окоченеть. Наконец, деревянная дверь распахнулась и в наскоро накинутом тулупе появился Василий Буслаев.
– Ты чего, заснул что ли? – спрашивал гость.
– Хм, давненько ты, Садко, ко мне не заходил, – обнимал Василий друга. Садко вошёл в дом, лицо его было похоже на спину ежа, густая щетина вся замёрзла и стала дыбом. Борода воеводы меж тем уже разрасталась, и теперь заметно выпирала на подбородке.
– Понятное дело, – говорил Садко, сбрасывая шубу, – в такой мороз кабель из будки нос не высунет. Но я к тебе по делу, Добрыня послал.
Василий тут же изменился в выражении с приветливого на сосредоточенное. Он не видел Садка с самого дня Коляды, и вот теперь друг принёс ему новости из Славенского конца. Друзья прошли в тёплую горницу, здесь на лавке сидела русоволосая красавица и что-то вышивала. Когда вошли гости, она подняла голову и, увидев Садка, тут же омрачилась.
– Что, не рада мне? – усаживался как можно дальше Садко, – прежде, помню, ты со мной была куда ласковее.
– Ты сюда за лаской пришёл? – вызывающе спрашивала Алёна. – Неужто купеческая дочь тебя теперь в постель не пускает?
– Хоть бы поцеловала по старой памяти, – улыбался Садко.
– Только через мой труп, – бросила ему девушка.
– Ну, будет вам, – вмешался, наконец, Василий, который подошёл позже и принёс с собой кувшин вина.
– Не, брат, я не буду, – отвечал Садко, – если только квасу.
Василий удивлённо взглянул на друга.
– Добрыня рассердится, – пояснил гость, – ему и так тут на меня нажаловались, он теперь злится, зубами скрипит.
Василий отставил в сторону кувшин и сел на лавку. Садко вопросительно смотрел на Алёну где-то с полминуты, после чего-то она с презрительным выражением встала и вышла из горницы, оставив, наконец, мужчин одних.
– Совсем она тебя не слушается и не боится, – молвил Садко своему другу.
– А зачем ей меня боятся? Она – девушка свободная.
– Но живёт в твоём доме.
– Если я её в этом упрекну, она тут же уйдёт. Несмотря на зиму и свою беременность.
– Гордая, – усмехнулся Садко, – скоро верёвки из тебя будет вить, Вася. Если, конечно, ты на ней не женишься. Тут она уже никуда от тебя не денется. Будет по закону твоя.
– Опять ты за своё, – скривил лицо Василий. Но он теперь не улыбался таким разговорам, а лишь выражал некую утомлённость. – У тебя какое-то дело ко мне было, так говори, не тяни.