Крещение Новгорода. Часть 2

– Ах да, – опомнился будто бы Садко, запустил руку в складку камзола, достал грамоту и передал другу. Василий приблизился к очагу и принялся внимательно читать. Когда чтение было закончено, он с задумчивым видом сел на прежнее место.

– Вздор какой-то, – вымолвил он, – сам-то что об этом думаешь?

– А что тут думать? Убрать тебя Добрыня хочет, надоел ты ему. Вот и зовёт на суд. Дело Олега – это только предлог. Пока зима, тебя можно убрать по-тихому, а то весна начнётся, и тут уже можно такую кашу заварить, что потом не выхлебаешь.

– Какой же я дурак, – встал с лавки Василий, отшвырнув грамоту в сторону. Теперь он нервно расхаживал по комнате, сжав кулаки.

– Я ведь даже не подумал, что Олег – христианин и тем более богатырь, и, убивая его, я нарушаю христианскую клятву. Надо же так глупо попасться.

– Не казни себя, Вася. Это только повод. Не он, так другой бы нашёлся. Добрыня боится тебя, боится, что ты против новых порядков пойдёшь. Не захочешь хуторских стричь, как овец, догола. Не позволишь дружине мечи на кошельки променять.

– Не позволю! – прокричал даже Василий, – но ведь и от суда теперь не уйти. Олег этот перед смертью дураком меня назвал. Говорит, мол, хоть я и грамотный, а они, безграмотные меня дурачили, и у меня за спиной казну братства разворовывали. Я знал об этом, но ничего не делал. То есть, спуску не давал, конечно, но до мелочей не докапывался. Не охота было такими мелочами заниматься. Они всё прятались, думали, я не вижу. Да и мало ли, что они там за спиной у меня делают. Но он сказал мне это вот так, в лицо, с ненавистью. И тогда я подумал, неужели в Людином конце меня все так тайно ненавидят? Боятся, слушаются, особенно после того, как я стал воеводой, но всё равно ненавидят и в тайне завидуют. Эх, не нужно было его убивать. Но тут я как бы всем хотел показать, чтоб боялись, чтобы больше никто не смел мне такое в лицо говорить. Воровать воруйте, за спиной хоть честью торгуйте, но в лицо уважайте.

– Я тебя не виню Вася, – говорил в ответ Садко, – можешь не оправдываться передо мной. К тому же, как ты знаешь, я и сам – первый вор. Но у своих я, конечно, не ворую. Наоборот, все поборы делю промеж братьями. А на суд я тебе советую всё-таки прийти, не придёшь, хуже будет. От церкви отлучат, там уже совсем в немилость попадёшь.

– Да я знаю, – отвечал Василий, – а как думаешь, что они мне присудят?

– Ну, казнить не казнят. Может, заставят виру заплатить. Добрыня, конечно, хочет, чтобы тебя вообще воеводства лишили и сослали на какую-нибудь заставу. Только это у него не получится.

– Это почему же?

– Ну, во-первых, потому что Стоян – твой должник. Он хотел тебе стрелу в спину пустить, и пустил бы, а ты ему после этого отплатил тем, что жизнь спас. Теперь он век перед тобой будет извиняться и благодарить. Воробей всегда теперь за тебя будет. Во-вторых, дружинники новгородские многие тебя боготворят, особенно после того, как я воспел твои подвиги в песнях. Молодёжь тебя любит, особенно те, что вместе с тобой учились в Волховской школе. Из-за тебя может дружина расколоться. И разговоры теперь идут у них опасные.

– Какие разговоры?

Садко будто специально выдержал небольшую паузу, а затем заговорил:

– Хотят тебя тысяцким в Новгороде сделать. Я не знаю кто, да и слышал только краем уха. Но слух надёжный. Станешь тысяцким, вернёшься в дружину, но уже на своих условиях. Тогда ведь ты отказался, потому что на чужих условиях тебя звали. А тут ситуация другая. Тут ты такое влияние можешь приобрести, что никакой Добрыня тебе будет не указ. Богатырским воеводой тоже сделают какого-нибудь твоего человека. Вольгу, или меня. И будет у тебя за спиной два ополчения и половина дружины. Эх, с такой властью уже можно ничего не бояться.

Садко теперь говорил так, будто уговаривал друга, и, можно было подумать, что именно за этим он лично сюда и пришёл. Василий же крепко задумался над его словами. Казалось, власть сама теперь шла к нему в руки, но можно ли было добиться этой власти бескровно? И если Добрыня тоже знал об этом слухе, что он мог приготовить в ответ? Тяготила Василия и ещё одна мысль. Алёна. Если он становился тысяцким, то она уже не могла находиться рядом с ним, нужно было искать себе жену из числа знатных. Василий же сильно к ней привязался и теперь даже страшно тосковал, когда долго её не видел. Ни у кого он не мог найти такого понимания, как у неё, ни с кем он не чувствовал себя дома так, как рядом с ней. Василий заботился о ней и открывал в себе какую-то прежде невиданную нежность, становился мягче и добрее. Садко вскоре ушёл, покинув друга в его задумчивости. Василий же подбросил дров в очаг и снова погрузился в раздумье. Вскоре появилась и Алёна. Василий не скрыл от неё ничего, как он это обычно делал, рассказал всё. Она с пониманием выслушала его.

– Бедный, – проговорила она с жалостью, – ты будешь там один, против всех, как тогда, на Волховом мосту.

– Мне не привыкать, – отвечал лишь Василий.

– К такому нельзя привыкнуть. Я знаю, все эти годы ты только за то и боролся, чтобы не быть одиноким.