Крестьяне, бонзы и бомбы

— Ну пошли обедать, Элиза.

Едва оглянувшись на мужа, она протягивает Венку руку:

— До свидания, господин Венк.

— До свидания, госпожа Тредуп. Любо смотреть, как фельдфебель уводит солдата.

Супруги уходят. Элиза идет чуть впереди. У темного узкого проулка, соединяющего Буршта со Штольперштрассе, Тредуп останавливается:

— Сюда, налево. Здесь короче.

Чуть помедлив, Элиза сворачивает налево. Она по-прежнему шагает впереди. Между двумя брандмауэрами. Проулок, шириной в два метра, пуст.

Внезапно ее хватают сзади за плечо и рывком поворачивают, она видит перед собой белое от ярости лицо.

— Макс! — вскрикивает она.

Муж ничего не говорит. Прижав жену к стене, он размахивается и бьет ее по лицу три-четыре раза.

Из-за спутавшихся волос на Тредупа смотрят полные ужаса глаза женщины.

Гнев его остывает. Тредуп быстро поворачивается и идет обратно в редакцию.

— Что, сбежал? — ухмыляется Венк, разглядывая вернувшегося Тредупа.

— Ишь новую моду взяла! — негодует Тредуп. — Является сюда, как за школьником. Я из нее вышибу всю фанаберию. Клянусь, вышибу!

— Если ты считаешь это лучшим способом…

— Именно… Слушай, Венк, у Крюгера есть баварское пиво?

— А почему бы нет? У него всегда было.

— Не принесешь две бутылки? Я угощаю.

— Сейчас, перед обедом? Моя жена сразу унюхает.

— Ну что ей за дело, если какой-то коммерсант приглашает тебя на кружку пива? Неужели ты должен отваживать клиента, потому что твоя жена не выносит пивного духа перед обедом?

— Ты прав! Сейчас пошлю Фрица.

— Не стоит, сходи сам. Наборщики и без того много болтают о наших выпивках.

— Давай деньги.

— На.

— Знаешь что? Я позвоню, и Крюгер пришлет.

Тредуп, стоя у сейфа, загораживает спиной связку ключей.

— Так мы еще долго прождем. Ведь сейчас обед, весь персонал занят.

— Ну ладно, сбегаю.

— Вот и хорошо. Не так уж далеко, да и за мой счет.

— Иду, иду.

Только он выходит, как Тредуп распахивает дверцу сейфа. Кроме отделений для кассы и счетных книг там еще три выдвижных ящика.

В первом учетные карточки — персонал, инвалиды.

Во втором всякий хлам.

В третьем — слава богу! — нашлось. Но переписывать некогда. Он сует свидетельство в карман. Может, вечером как-нибудь изловчится и положит бумагу обратно.

Попридержав связку ключей, чтобы не болталась, Тредуп встает и начинает ходить по комнате. Бумага словно прожигает карман.

Потом они с Венком пьют пиво, потом приходит фройляйн Клара Хайнце сменить Венка, чтобы тот сходил пообедать.

Венк запирает сейф, свой письменный стол и надевает шляпу.

— Ну пока!

— Приятного аппетита!

В дверях Венк останавливается: — Я тебя еще застану, когда вернусь?

— Да, — отвечает Тредуп, — наверняка. Я буду ждать Штуффа.

— Тогда ключ от сейфа я оставлю. Возможно, придет курьер из «Нахрихтен» с деньгами. Восемьсот. Квитанция в ящике.

— Хорошо, привет.

— Привет.

Усевшись за пишущую машинку, Тредуп достает из кармана свидетельство и начинает его перепечатывать.

«Могло бы обойтись дешевле», — думает он.

5

Тиль нашел пристанище в чердачной комнате редакции газеты «Бауэрншафт».

Собственно, это даже не комната, а то, что в деревне именуется горенкой, — чулан на чердаке под скатом крыши, со слуховым оконцем, которое выдвигается при помощи железного прута. В углу свалена рухлядь: сломанные наборные доски, пришедшие в негодность валики, машинные детали. Под окошком Падберг бросил несколько кусков войлока, потников и стопку романов — рецензионных экземпляров: «Чтобы не скучал».

Здесь, отделенный лишь дощатой стенкой от редакционной уборной, Тиль проводит день за днем. С утра до вечера за перегородкой раздаются шум сливного бачка и прочие ватерклозетные звуки, и если Тиль питал еще какие-то иллюзии в отношении рода человеческого, то теперь он их начисто утратил.

Но ни одна душа не должна и догадываться о присутствии на чердаке постороннего человека. По окончании рабочего дня Падберг приносит еду, питье, сигареты и чтиво. Он (или «Крестьянство») не скупится, не ограничивает себя в расходах, чтобы поднять настроение у гостя, однако Тилю строжайше запрещено выходить на улицу, и тут Падберг неумолим.

Днем Тиль заперт, на двери его логова — здоровенный висячий замок. Конечно, можно попытаться оторвать скобу какой-нибудь железякой из валяющегося здесь хлама. Но Тиль не забыл о взбучке, которую получил от Падберга, когда однажды вечером выбрался на улицу и как нарочно попался на глаза редактору.

Падберг спокойно взял его под руку и, добродушно болтая, отвел обратно в редакцию. Но едва закрылась дверь, как на Тиля обрушился град ударов. Это было настоящее избиение, Падберг колотил нещадно, изо всех сил, — а они у него были.

— Глупец, мальчишка! — кричал он. — Иметь еще из-за тебя неприятности, только этого мне не хватало! Идиота спасаешь из тюрьмы, а он, в благодарность за это, толкает тебя самого туда же! Вот тебе! Вот! И еще! На!

Но через два дня Падберг снова подобрел. Он не злопамятен, молодежь понимает и долго не сердится. И не устает внушать Тилю о ночном визитере, который роется в его письменном столе. Чтобы Тиль схватил его с поличным.

Тиль, однако, полон скептицизма.