Крестьяне, бонзы и бомбы

В этот раз у Манцова отнялся язык минуты на полторы.

— Но это ты узнал не от девок! — выпаливает он наконец.

Гарайс чуточку наслаждается. Гарайс пускает чуть-чуть пыли в глаза.

— Я все знаю, Франц. Вот здесь, — он постукивает пальцем по столу, — сходятся все нити. Вам виден только один краешек, а у меня полный обзор.

— Кто же опять проболтался? — ломает себе голову Манцов.

— Кстати, — равнодушно говорит Гарайс, — как ты думаешь, какой тираж у «Хроники»?

— У «Хроники»? Могу тебе точно сказать, я же помещаю там объявления. Семь тысяч. — Недоверчиво: — А зачем это тебе вдруг понадобилось?

— Просто так. Пришло на ум.

— Штуфф что-нибудь рассказал? Но Штуфф не может знать. Гм… Штуфф — Линау! Этот чертов советник не хотел давать честного слова…

— Не все ли тебе равно, откуда я знаю. Главное, что знаю: примирение лопнуло.

— Ерунда! Если Штуфф напечатает последнее слово крестьян, мне конец, я стану посмешищем.

— Уже стал! Так позволить себя одурачить.

— Потому я и разъярен. Я думал: ну что эти крестьяне нам такого сделают? А они гоняли нас пять часов по полям и лесам, пока мы не высадились у нашего скотного павильона.

Гарайс громко хохочет.

— Бургомистр, а ведь этого ты не мог знать!

— Конечно, знал. Я хочу только, чтобы ты представил, как возрадуются твои сограждане, прочитав это.

— Ну-ну, не задавайся! Там есть пункты, которые они одобрят единогласно. Например, об увольнении Гарайса и Фрерксена.

— Возможно. А кое-что дружно отвергнут. Что дашь, если я позабочусь, чтобы ни одна альтхольмская газета не пикнула об этом?

— Все пойдем за тобой. Примем твои предложения.

— О боже, — вздыхает бургомистр. — Какая ценная награда! А что вам еще остается? Одно не вышло, значит, надо браться за другое.

— А всего ты все же не знаешь, — многозначительно говорит Манцов.

— Чего же?

— Не знаешь о телеграммах и о депутации, которая отправится завтра утром, тоже не знаешь.

— Подумаешь, какая важность! Ну и что там? Опять мириться хотите?

— Не задавайся, бургомистр! Значит, если я тебе обо всем расскажу, если нарушу данный мною строжайший обет молчания, ты позаботишься, чтобы газеты прикусили язык?

— За альтхольмские ручаюсь. С другими — увы — бессилен.

— Хорошо. Значит, решено?.. Так вот: когда наши сегодня утром узнали, что с примирением ничего не вышло и бойкот продолжается, все запаниковали. Дабы их успокоить, всевозможные организации завалили губернатора Тембориуса телеграммами: мол, просим содействия, ускорить расследование, наказать виновных. А завтра к Тембориусу отправится депутация и распишет ему, до чего этот бойкот скверный, ибо ты же повсюду рассказываешь, что он абсолютно неэффективен.

— Так. И ты, конечно, едешь с ними?

— Естественно. И даже главным оратором.

— Зачем же ты явился сюда?

— Сказать, что мы принимаем твои предложения, те самые. И согласны объявить бойкоту бойкот.

Бургомистр помрачнел как туча, рассвирепел как бык. Манцову было позволено лишь учтиво отвечать, и больше ничего. Он бросал на разъяренного колосса робкие, торопливые взгляды, но только украдкой, стараясь не встретиться с ним глазами, полный страха перед окончательным взрывом.

И взрыв произошел, но не такой, какой ожидался. Бургомистр разрядил свою злость и напряжение в гомерическом хохоте.

— Безмозглые пропойцы! — загремел он. — И нашим и вашим! Идиоты! С одной стороны, принимают мои предложения, с другой стороны, едут к губернатору и требуют, чтобы меня наказали! Бараны!

— Кто сказал, что тебя? — серьезно осведомился Манцов. — Наказали виновных.

— Кончай, Франц, хватит! Вашим юмором я сыт по горло. Итак, намерены ли вы сражаться — до поры до времени — на моей стороне? Эффективность бойкота не признаете? Крестьян на рынке бойкотируете? О двадцать шестом июля молчите?

— Да. Решено.

— Хорошо. Очень хорошо. Тогда, Франц, желаю вам завтра успеха в Штольпе. К сожалению, я не смогу туда поехать. Мне надо в Штеттин, уладить насчет Блосской плотины. Послезавтра ты вернешься и расскажешь. Пока.

— Пока, бургомистр.

Толстый Гарайс, не мигая, смотрит перед собой. Его первое ощущение: все сложилось так нелепо, идиотски, что руки опускаются. Ну зачем я влез в эту историю? Забросил из-за нее всю работу? Такой же дурак, как они.

И предчувствие: это не кончится добром. Не может кончиться.

В-третьих, он сознает: надо действовать. Идти только вперед, не отступая и, в частности, не приносить в жертву Фрерксена. Сейчас же вызвать асессора Штайна. Действовать надо быстро, очень быстро.

А есть ли смысл? Все равно плохо кончится. Нет, действовать надо.

Он нажимает на кнопку звонка.

— Пошлите ко мне асессора Штайна. Зайдете ко мне вместе.