Крестьяне, бонзы и бомбы

— Они же подлинные, в самом деле! Штуфф их не сфабриковал! Последнее, то самое «Открытое письмо», я сам взял у крестьянина, который принес его к нам.

— Оно сохранилось? Вы можете мне его показать?

— Не знаю. Если оно цело, то у Штуффа.

— А как фамилия крестьянина?

— Кажется, Кединг. Да, точно, Кединг.

— Из какого села?

Помедлив, Тредуп отвечает: — Сейчас уже не помню. Кажется, там не было указано.

— Но крестьянин, наверно, сказал, откуда он. Вот в чем ваша ошибка, всё делаете наполовину. Никакого толку от вас.

— Я действительно не помню села.

— Тогда раздобудьте мне эту бумажонку.

— Постараюсь. Если смогу, обязательно сделаю.

— Вот-вот, — обязательно.

Нахмурив лоб, бургомистр смотрит в одну точку.

— Ну что ж, — говорит он после паузы. — В конце концов газетчик не может уклоняться от толпы. Раз это нравится читателям… А им действительно понравилось?

— На вокзале мы продали тридцать пять экземпляров, — с гордостью отвечает Тредуп.

— Ну-ну. Не так уж много, а?

— Там, бывает, продают не больше двух!

— Тогда много, — соглашается бургомистр. — А подписчики?

— Что подписчики, они же привыкли к «Хронике». Это старики, в основном. Что ни пиши, им все нравится.

— Старики? В Альтхольме не наберется семи тысяч стариков.

— Семь тысяч? Неужели и вы верите в эту цифру? Нет у нас семи тысяч подписчиков!

— Ничуть не верю. Я только слышал, что «Хроника» похваляется каким-то свидетельством, будто у нее столько подписчиков.

— Свидетельство такое есть, — горячо заверяет Тредуп. — Я сам козыряю им, когда хожу за объявлениями. Но оно давнишнее, больше трех лет. И все же каждый месяц мы теряем по шестьдесят — восемьдесят подписчиков.

Гарайс подсчитывает: — Значит, сейчас осталось четыре с половиной тысячи?

— Да. А впрочем, нет. Не думаю, чтобы столько. Однажды я рылся в счетных книгах, когда Венк — это наш управляющий — был в отпуске. В лучшем случае наберется четыре тысячи.

— Н-да. Ну что ж. В конце концов так делают все газеты, одни грубее, другие изящнее. Разумеется, не центральные, крупные, но средние и мелкие — все. И ничего тут нет особенного… Кто выдал свидетельство? Нотариус?

— Да. Нотариус Пеппер. Рыночная площадь. Но в то время все было в порядке. Тогда эта цифра еще соответствовала.

— Хорошо. Вы могли бы при случае показать мне свидетельство?

— Вряд ли. Правда, господин бургомистр, я бы с удовольствием, но Венк держит его в сейфе. Мне оно попадает в руки, только когда наклевывается новый клиент с солидным заказом.

— Препятствия, — сердито говорит Бургомистр. — Вечно у вас какие-нибудь затруднения. Надо уметь иной раз проявлять ловкость, рисковать.

— Да я попробую, охотно. Венк иногда оставляет ключ в замке сейфа, когда уходит в пивную. Но нести бумагу сюда, в ратушу? Может, достаточно снять копию?

— Копию! Копию! Ладно, сойдет и копия. Но только сегодня же.

— Сегодня? Я не знаю, пойдет ли сегодня Венк в пивнушку. — Торопливо: — Посмотрю, может, удастся.

— Смотрите, смотрите. Ну хорошо, до вечера. Если меня не будет, можете оставить ее моему секретарю Пикбушу.

— Господин бургомистр, прошу вас: не забудьте про меня, а? Вдруг освободится, скажем, должность швейцара? Ведь я сейчас в вашей партии.

— До свидания, Тредуп. Я подумаю о вас. Конечно, подумаю. Всего хорошего.

— Всего хорошего, господин бургомистр. Большое вам спасибо.

3

При виде Манцова Гарайс расплывается в улыбке: — Франц, дружище, что у тебя за вид? Ты весь желто-зеленый, как осенний лес. С похмелья, а?

— От забот, — ворчит Манцов. — С тех пор, как твой Фрерксен заварил кашу, в делах полный застой.

— Застой бывает каждое лето, — равнодушно говорит Гарайс. — Только на этот раз вам повезло, что нашелся козел отпущения… Нет, правда, Франц, зря ты столько пьешь. Тебе это не впрок.

— Меня алкоголь не берет.

— Если бы ты был худым, возможно! Но нас, полных людей, алкоголь всегда бьет по сердцу. Я испытываю ужас перед каждой бутылкой, которую собираюсь выпить.

— А я только перед той, которую еще не попробовал.

— Нет, Франц, ты в самом деле выглядишь плохо. Вредно тебе пить. Надо бросать, тем более сейчас.

— Это еще почему?

— Через полгода выборы. А «Красный камбуз» не очень-то приличное заведение.

Манцов секунд пять таращится на Гарайса.

— Что за чертовщина… Кто ж это опять постарался? Стоит лишь заглянуть на огонек, а шеф полиции уже знает… Слушай, бургомистр, ты бы хоть девок не использовал вместо шпиков!

— Скверно получается, Франц, слишком скверно. У людей чешутся языки. А потом, кого ты взял в компанию? Какого-то шофера и еще какого-то молокососа! Склока неизбежна!

На мгновение Манцов стушевывается: — Увы, это не пришло мне в голову. Я был разъярен. Все сорвалось. Но… — Он снова переходит в наступление. — Но твой-то авторитет еще больше нуждается в подпорках. Вспомни хотя бы Штеттин.

Гарайс невозмутим: — Штеттин есть Штеттин, а Альтхольм есть Альтхольм. И что же такое привело тебя в ярость?

— Коммерческие дела, что ж еще! Думаешь, коробейникам удается продать хоть одну пару шнурков?

— И ты празднуешь это с каким-то шофером, медицинским советником и ревизором бухгалтерии? Неужто крестьяне так грубо вас отшили?