Крестьяне, бонзы и бомбы

— Плох тот прокурор, который может взглянуть на дело с двух сторон, — замечает с печальной улыбкой начальник тюрьмы Греве. — По своему опыту знаю, сам когда-то стоял там, где сейчас стоит обвинитель.

— …Совершенно не имеет значения, напала ли полиция первой. Ибо полиции дано право применять силу…

— Смотри-ка, смотри-ка, а он, оказывается, умеет быть и наглым, — замечает солидный Манцов.

— …Ну что стоило подсудимым отдать знамя добровольно? Пустяк, в сущности…

— Ну, знаете, — возмущается парикмахер Пунте, — если б наш союз «Единство-78» поручил мне, перед строем, передать знамя этому балбесу Фрерксену, да я б обломал древко об его башку.

— …Спокойствие восстановится лишь после того, как будет вынесен приговор. Крестьяне тогда поймут, что, бойкотируя Альтхольм, они поступили несправедливо по отношению к городу. На ком лежит вина, тяжкая вина, в этом сейчас ни один человек, — ни здесь, ни в городах и селах, — больше не сомневается. И что усугубило эту вину? Почему случилась беда? Потому, что решили оказать честь человеку, который нарушил закон, который сидел в тюрьме! Разве в прежние времена было такое принято?

— Было! — громко восклицает подсудимый Хеннинг.

Старший прокурор мрачно и раздраженно смотрит на него сквозь пенсне: — Нет, прежде так не было принято.

Хеннинг упрямо мотает головой.

Прекратив спор, старший прокурор переходит к предложениям о мерах наказания: — Подсудимого Хеннинга за бунт и нарушение общественного порядка и за нанесение телесных повреждений с применением опасного оружия…

— Каблуков, — комментирует Плош.

— …к одному году трем месяцам тюрьмы.

Подсудимого Падберга за бунт и нарушение общественного порядка к одному году двум неделям тюрьмы…

Подсудимого Ровера за те же преступления, за публичное оскорбление действием и нанесение материального ущерба…

— Порвал вахмистру перчатку… — стонет Штуфф.

— …к году тюрьмы.

Подсудимого Цибуллу за бунт и нарушение общественного порядка, за публичное оскорбление действием.

…к году тюрьмы.

— Только бы Цибуллу засудили, — говорит муниципальный советник Рёстель асессору Майеру, — иначе городской казне придется выплачивать денежное возмещение, расходы на лечение и пожизненную пенсию.

— Засудят, чего там, — утешает асессор, — ведь сроки настолько незначительны, что суд сразу утвердит, не сомневаюсь.

— С нами бы так не церемонились, товарищ, — говорит функционер КПГ Маттиз. — Нас бы послали на каторгу. И на самый долгий срок.

— Еще бы, — поддакивает новоиспеченный — милостью Манцова — рабочий городского садоводства Матц. — С крестьянами у них жила тонка. А вот с безработными…

— Меры наказания просто фантастические, — заявляет финансовый советник Берг. — Честно говоря, ведь если бы крестьяне захотели, то разделали бы полицию под орех.

— А Хеннинга искалечили. И вдобавок упрячут за решетку. Не повезло парню.

2

Два часа спустя советник юстиции Штрайтер направляется со Штуффом домой, в отель «Кап Аркона». Вслед за ними шагает Хеннинг, напропалую флиртуя с секретаршей своего защитника.

Великий берлинский адвокат еще не остыл от пыла, с которым произносил защитительную речь: — Вам действительно понравилось мое выступление, господин Штуфф? Очень понравилось, в самом деле?

— Бесподобно, господин советник! Просто блестяще! И как это вы доказали, что полиция, даже несмотря на возмущение публики, не имела права конфисковать знамя, а была обязана взять под защиту знаменосца… слов нет…

— Да, — говорит довольный собой адвокат, — бедняга прокурор: лучше ему не тягаться со мной по части решений имперского и административного судов, тут ему придется меньше спать. Немного найдется в Германии людей, так понаторевших в подобных вопросах, как я.

— Но какая же невероятная память нужна для этого, — восхищается Штуфф.

— Господи, конечно. Но прежде всего — трудолюбие, да… А как я им насчет незачехленной косы выдал? Разумеется, никому и в голову не пришло, что Хеннинг кровельными ножницами отрезал острие. Так что коса перестала быть косой!

— Ах, господин советник, вы же видели все иначе, не так, как я, но лицо прокурора…

— Бедняга! Что ж, ему здесь приходится иметь дело с провинциальными адвокатами, особенно он себя не утруждает…

— Одно плохо, господин советник: если приговор огласят сегодня, вся ваша прекрасная речь — коту под хвост.

— Каким образом? Почему вы так думаете, господин Штуфф?

— Потому, что здешние газеты тогда напечатают только приговор, а не речь защитника!

— Пожалуй, вы правы. Надо что-то сделать, чтобы приговор сегодня не состоялся.

— Может, вы заболеете?

— Нет, это неприлично, — возражает адвокат. — Хеннинг, мой мальчик, послушай-ка…

Он вынужден дважды окликнуть, прежде чем Хеннинг оторвался от своей дамы.

— Хеннинг, не смогли бы вы к вечеру изобразить нервное расстройство? — спрашивает Штуфф. — Понимаете, такое, чтобы его удостоверил врач, а я бы расписал в газете?

— К вечеру, сегодня? До приговора? Не-е: спасибо. Мы же вечером собирались хорошенько промочить горло. Кто знает, что будет завтра.

— Можешь напиться у себя в номере.