Крестьяне, бонзы и бомбы

— Пойти к нему с вожаками? — продолжает Ровер. — Вот что тебе скажу, Бентин: кто тут вожак? Ты, или я, или, может, вон тот паренек в фуражке земледельческого училища?

— Ты, — говорит Бентин.

— Чушь. Почему я? Меня выбирали?

— Нет. Тебя не выбирали.

— Или меня кто назначил? Уж не красный Гарайс ли? Или, может, этот бумажный кривляка в Штольпе?

— Нет, никто не назначал.

— Мы не партия, слышишь, Бентин, и не союз. А вожаков у нас нет и подавно.

— Но я ж ему пообещал, что приду с вожаками. Сделай одолжение, Ровер, делов-то всего минут на десять.

— Что ты ему пообещал?

— Что я приду к нему с вожаками.

— А ежели никаких вожаков нет?..

Бентин с тревогой смотрит на него.

— Стало быть, — продолжает Ровер, — ты не можешь прийти к нему с вожаками, это ж ясно. И стало быть, ты не нарушил своего слова.

— А ежели он станет меня разыскивать?

— Ничего, выйдем из положения. Тебя просто не найдут. Схоронись-ка тут, у тетушки Лизхен, вон в темном углу, за стойкой… Эй, парень?!

— Слушаю, старшой?

— Сходи-ка по трактирам и передай, что ежели придет кто из полицейских и спросит насчет папаши Бентина из Альтхольма, то пускай ему скажут: он только что ушел в соседний трактир. Разумеешь, малый?

— Будет сделано, старшой, — и парень исчезает.

За столиком у двери сидят двое мужчин в скромных костюмах полугородского покроя, без белых сорочек, — кустари или что-то в этом роде.

— Ты слышал? — спрашивает Пардуцке следователя Беринга.

— Я вообще ничего не слушаю, — отвечает тот. — Я пью здесь пиво.

— Они хотят одурачить полицию.

— Ну и пусть. Зато мы одурачим жирного борова Гарайса с его Фрерксеном: счетик на издержки представим, а слыхать — ничего не слыхали.

— Да, ты прав, — соглашается Пардуцке. — Этому стервецу Фрерксену я пожелал бы схватить рожу, в самый цвет. Тетушка Лизхен, еще по кружке!

Оба продолжают пить.

Распахивается дверь, и в зал стремительно входит в полной полицейской форме старший инспектор Фрерксен. Влажные белокурые волосы выбились из-под фуражки, лицо раскраснелось, глаза сердито сверкают за очками. Скользнув взглядом по обоим сыщикам, он всматривается в скопище крестьян, окутанных клубами дыма от бесчисленных трубок и сигар, пытается что-то сказать, но умолкает. И наконец громко выкрикивает: — Есть тут владелец поземельного участка Бентин из Альтхольма?

Возникает нечто вроде тишины, крестьяне поворачивают к полицейскому головы и таращатся на него. Никто, однако, не отвечает.

— Я спрашиваю, — снова кричит Фрерксен, — есть ли тут владелец поземельного участка Альберт Бентин?

По-прежнему все молчат. Затем раздается чей-то звонкий голос: — Нету здесь никакого Бентина.

Медленно и ворчливо ему вторит другой голос: — Папаша Бентин, кажись, поплелся в «Банановый погребок».

— Я только что оттуда, — раздраженно кричит Фрерксен.

— Значит, тогда в «Камбуз»!

— Не, в «Тухер»!

— К Крюгеру!

— У него ж молодка в «Гроте»!

— К своей старухе побежал, второй близнец вылупился!

— Тихо! — рявкнул кто-то. Наступила тишина.

Стоя на пороге, побледневший Фрерксен вглядывается в толпу. Затем резко поворачивается и выходит из трактира.

Когда вновь загудели голоса, Беринг сказал:

— Черт возьми, Пардуцке, на этот раз мы влипли. Поступать так с нашим шефом мы не имели права.

— Что ты говоришь! Мы же здесь тайно, для наблюдения. Нам нельзя общаться с полицейским в форме!

— А ты заметил, как он побелел? Да, крепко любят крестьяне полицию.

Возле стойки Ровер утешал разволновавшегося Бентина: — Да, папаша Бентин, они, конечно, переборщили.

— Они вели себя подло! — восклицает Бентин. — А ведь Фрерксен наш, альтхольмовский.

— Это ты здесь привык к синей полицейской форме. А вот наш брат в деревне, настоящий крестьянин, он от синего цвета в ярость приходит.

— И пусть моей жены не касаются, стервецы! Мальчишка мой!

— Знаем, папаша Бентин, знаем. У тебя добрая жена. А теперь пойдем-ка к «Тухеру». Там у нас совещание вожаков.

— Совещание вожаков?

— Ну, так называется. Конечно, вожаки эти не настоящие. Давай, пошли!

11

Ровер и Бентин идут рядышком, не спеша.

— А у тебя есть ручная палка? — спрашивает Ровер.

— Нет, я… — растерянно отвечает Бентин.

— Что-то запамятовал, — продолжает Ровер, — брал я свою утром или нет? Может, оставил в каком трактире. Но где?

— Я не взял, потому что…

— Крестьянин без палки, что девка без юбки. Давай-ка купим по одной в лавке у Цемлина.

— На демонстрации нам не дозволено идти с палками.

— Не дозволено? И все-то ты знаешь! Кто же это запретил?

— Власти. Полиция. Брать палки на демонстрацию запрещено.

— Только не для крестьян. Вот когда рабочий идет с палкой, значит, драться собрался. А ежели крестьянин с палкой, то ему просто в руке что-нибудь держать хочется. Ну, пошли.

— Я покупать не буду.

— Как хочешь. Ты ступай пока к «Тухеру». — И Ровер входит в лавку.

Бентин прохаживается у лавки взад и вперед, смотрит на идущих мимо крестьян: почти все они с палками. «Нам же не дозволили, — думает он. — Но ежели палки у всех? А ведь в самом деле, как-то неудобно, когда в руке ничего нет». Он решает тоже купить палку.