Крестьяне, бонзы и бомбы

— Не знаю. Кажется, у него посетитель. Знаете, господин Гебхардт, пожалуй, ему не стоит все вечера проводить в своем певческом клубе. У редактора газеты не должно быть частной жизни.

— Блёккер сегодня наверняка где-нибудь увидит Штуффа. Пусть скажет, что я жду его к восьми. Штуфф сам догадается зачем. И пусть пройдет черным ходом, чтобы никто не заметил.

— Слушаюсь, господин Гебхардт.

— А от статьи против обер-бургомистра сегодня воздержитесь. Подождем-ка подтверждения.

— Я наведу справки.

— Хорошо. Теперь позовите ко мне Траутмана.

— Послушайте, Траутман, — обращается шеф к вошедшему. — Вы ввели меня в газетное дело. Вы были моим советником с первого дня. Только что эта сплетница Хайнсиус сообщил, будто обер-бургомистр сказал про меня, что я останусь маленьким человечком, даже если захочу стать в сто раз больше. Как нам разделаться с обером?

— Непременно разделаемся. Но кому он это мог сказать? Ведь Хайнсиусу не во всем можно верить.

8

Когда Штуфф около половины двенадцатого вышел из ратуши на Рыночную площадь, она уже не выглядела, как обычно в этот предполуденный час, малооживленной, с редкими прохожими и двумя-тремя автомашинами, спешно пересекавшими Альтхольм по пути из Штеттина в Штольпе.

Повсюду группами стояли люди, и по одежде, степенным тяжеловатым движениям и медлительной речи любому видно, что это крестьяне, уже не говоря о Штуффе, который мог бы многих из них окликнуть по имени.

Но у него сейчас нет желания с кем-либо заговаривать, он устал, ему опостылел весь свет, его тошнит от заверений в дружбе, которыми он только что обменялся с жирным льстецом Гарайсом. Ему хочется сейчас в темный уголок, где-нибудь у тетушки Лизхен, хочется пива, водки, забвения.

Ковыляя по улице, Штуфф размышляет: «Пожалуй, все-таки погляжу демонстрацию. Мало ли что… Начнется она в три, значит, еще есть четыре часа. Выпить вполне успею… А вот и „Балтийское кино“, какой-то новый фильм, взгляну-ка на витрину, надо будет сочинить рецензию строк на восемнадцать».

Перед витриной со снимками он замечает знакомую фигуру.

— Блёккер, ты чего тут торчишь? Небось тоже не посмотрел вчера фильм, старый пройдоха?

Коллеги-соперники из «Хроники» и «Нахрихтен» трясут друг другу руки.

Могут враждовать между собой газеты, могут оплевывать друг друга владельцы газет, и ненавидеть — главные редакторы; дружба между репортерами местной хроники нерушима. Они обмениваются новостями, утаивая «самое новенькое», выручают коллегу: «Сходи за меня в суд присяжных»… «Отдай мне пожар в Юлиусруэ»…

— А ты из уголовки? Что новенького?

— Взлом на даче. Драка в трактире Крюгера. Во дворе торгового дома пьяный с разбитой головой. Бери, так и быть. А у тебя?

— На шоссе у Штольпе столкнулись две машины.

— Убитые есть?

— Нет.

— Ерунда. А раненые?

— Двое тяжело.

— Здешние?

— Нет, штеттинцы.

— Не годится. Но все равно, отдай мне.

— Строк десять сделаешь.

— Пять, не больше… Ну, а как насчет крестьян, что-нибудь даете?

Репортер «Нахрихтен» щурится: — Крестьян? Да нет, спасибо. Не интересует. Ничего у них не выйдет.

— Я тоже так думаю. Человек пятьсот соберется, самое большее.

— Триста.

— Может, и так. Не пойду я туда к трем часам, — заявляет Штуфф.

— К трем? Ты спятил. В три я пойду спать.

— Ну да? Я тоже.

— Так как? — спрашивает Блёккер. — Выпьем? Я угощаю.

— Угощаешь? Утром? Ты не заболел, старина?

— Жарко, пить хочется.

— Забавно. Забавный сегодня день. Ладно, что захочешь, то и расскажешь.

— Нет, Штуфф, не сюда. Здесь полно крестьян. Пойдем в кабачок Крюгера. Там прохладно, тихо, и он расскажет нам о драке.

Они молча идут дальше. Блёккер мается, не зная, как сообщить Штуффу, что его вызывает Гебхардт.

— Эй, папаша Бентин, кого ищешь? — окликает Штуфф плешивого крестьянина.

— Здорово, Штуфф. Ты не видал Ровера из Нипмерова?

— Понятия не имею. Крестьян тут полным-полно. А что? Передать ему что-нибудь, если увижу?

— Да ведь я пообещал бургомистру, что нынче приду к нему с вожаками. И вот никак не сыщу Ровера.

— К бургомистру? Чего вам, крестьянам, надо у этого красного?

— Гарайс неплохой мужик, хоть и красный. Надобно вот сыскать Ровера.

— Ладно, папаша Бентин, увижу — скажу, что ты его искал.

— Спасибо, Штуфф. Ты приходи днем, послушай, как наши говорить будут. Налоговой управе и властям крепко достанется.

— А как же, на первой странице про вас напечатаю! — с насмешкой отвечает Штуфф. — Хлебопашцы! Пошли, Блёккер.

И они входят в заведение Крюгера.

9

В семи километрах от рыбацкой деревни Штольпермюнде стоит одинокая усадьба под названием Штольпермюнде. Отвратительная песчаная дорога тянется через дюны и заболоченные луга, на которых больше камыша и хвоща, чем травы. Здесь хозяйничают чайки и дикие кролики. Вряд ли найдется что-нибудь более заброшенное и захолустное, чем усадьба Штольпермюнде.

Это, собственно, и не усадьба, а бедный крестьянский двор, всего сорок — пятьдесят моргенов наитощей земли. От небогатых посевов хлеба и овса бо́льшая часть достается кроликам. Семья крестьянина пробавляется только картошкой.