— Можно все. Но пока еще ничем не доказано, что это сделали крестьяне.
Бургомистр, быстро, с теплотой: — Господин Штуфф, почему вы мне враг?
Штуфф, опешив: — Я вам не враг.
— Как же. И стали им давно. Я всегда уважал вас как человека, хотя мы и придерживаемся разных политических взглядов. Будьте же и вы справедливы. Скажите, что вы имеете против меня?
— Газетчики не имеют никакого отношения к справедливости. А против вас лично у меня ничего нет.
— Вы меня успокоили. — Бургомистр откинулся назад. — Давайте разберемся. Мне показалось, будто вы заранее убеждены, что я против демонстрации крестьян. Нет, я за нее, и не потому, что это крестьянская демонстрация, а потому, что это демонстрация вообще и у нас равные права для всех.
— Официально можно признавать одно, а неофициально делать другое. Отправка Раймерса…
— Осуществлена Катценштайном по указанию следственного отдела. Если я уговаривал Раймерса, то лишь с целью избавить его от применения силы.
— А письмо в «Фольксцайтунг»?
— Какое мне дело до «Фольксцайтунг»! Между прочим, вы не призадумались над этим письмом? Ведь для вожаков «Крестьянства» все сводится в конце концов к сделкам и деньгам.
— Письмо фальшивое.
— Вряд ли. Заявление газеты «Бауэрншафт» свидетельствует лишь о растерянности.
— Мы на все смотрим по-разному, даже в мелочах нет согласия, — говорит Штуфф.
— Можно расходиться в плане вещественном, если есть единство в человеческом, — отвечает бургомистр. — Я могу быть уверен, что вами не руководит личная неприязнь?
— Можете.
— Отлично! А какова будет позиция сегодняшней «Хроники»?
— Еще не знаю. Надо сперва поговорить с господином Шаббельтом.
— Шаббельтом! «Хроника» — это вы, господин Штуфф.
— Ошибаетесь, господин бургомистр. Но независимо от этого меня удивляет, что вы придаете столько значения «Хронике». Газете, в которой магистрат больше не хочет помещать свои объявления, потому что она слишком ничтожна!
— Не поэтому! Видит бог, не поэтому! Мы вынуждены экономить. Наши отцы города, ну, вы сами знаете… Экономия, экономия, экономия. В год это несколько тысяч марок. А «Хроника», что поделаешь, самая маленькая газета в городе. Очень сожалею, но ничего тут изменить не могу.
— Наш тираж семь тысяч сто шестьдесят. «Фольксцайтунг» выходит в Альтхольме лишь в пяти тысячах экземпляров.
— Ошибаетесь, господин Штуфф. В самом деле, ошибаетесь. Не пять, а девять тысяч!
— Позвольте дать вам совет, господин бургомистр: сходите как-нибудь днем, в полдвенадцатого, на Буршта, к их редакции, и посчитайте, сколько пакетов с «Фольксцайтунг» доставляет им грузовик из Штеттина. Говорю вам: пять тысяч, включая пропагандистские материалы.
— Все-таки вы наверняка ошибаетесь, господин Штуфф, у меня точные данные. А как я проверю семь тысяч «Хроники»?
— Очень просто: я представлю вам свидетельство, заверенное нотариусом Пеппером, которое удостоверяет эту цифру на основании бухгалтерских книг учета и реестров подписчиков.
— Нотариальное свидетельство существует, господин Штуфф?
— Пришлю его вам для ознакомления.
— Это необязательно. Достаточно вашего слова. Значит, у «Хроники» семитысячный тираж?
— Семь тысяч сто шестьдесят.
— Хорошо. Дайте мне письменную справку и будете снова получать объявления от муниципалитета. — И подчеркнуто: — Разумеется, при условии, что «Хроника» не будет нападать на городское управление. Нашему печатному органу нельзя быть нашим врагом.
— Мы не можем заранее одобрять все их действия.
— Дорогой господин Штуфф! Мы же понимаем друг друга. Против деловой критики никто не возражает. — И, улыбаясь: — А как вы думаете насчет сегодняшней демонстрации крестьян?
Штуфф, тоже улыбаясь: — Еще утром я высказал Файнбубе свое мнение: по-моему, она провалится.
Бургомистр, совсем мягко: — Вот видите, точки соприкосновения всегда найдутся. За успешное сотрудничество, господин Штуфф!
— Будем надеяться. Всего доброго, господин бургомистр.
Господин Гебхардт, газетный наполеончик Задней Померании, — так его в насмешку прозвали друзья — а их у него нет, — вошел в свой кабинет, как всегда, ровно в девять. Прокурист Траутман уже здесь, готовый к ежедневному докладу о самом главном, — количестве и объеме поступившей рекламы.
— Дело в том, — любит повторять Гебхардт, — что я читаю свою газету с конца. То, что стоит впереди, мне безразлично. Реклама — вот главное.
— Сегодня понедельник, плохой день, объявлений насилу на две полосы, придется штопать.
— Давайте-ка еще на полполосы «Персиль». Все равно заполнять надо…
Траутман иного мнения: — Нет, если уж затыкать, то лучше тем, что не попадется на глаза поместившему рекламу. Иначе сами цены собьем. Заткнем Фордом, у них здесь нет представителя.
Шеф согласен: — Между прочим, господин Траутман, с «Хроникой» наконец завершилось. Покупка оформлена. Этот… Шаббельт вчера вечером подписал.
— Какие условия?
— Никаких. Что вы, он же в критическом положении! Будет рад, если я оставлю ему хотя бы квартиру.
Траутман: — А его и не удастся выставить без разрешения жилищного отдела.
— Вот именно. Так как же? Штуффа возьмем?
— Ну его. Пусть попросится.