Крестьяне, бонзы и бомбы

— Это все извращенность проклятая, — поясняет Линау. — Французы и не такую дрянь жрут!

Доктор Хюпхен порозовел: — Ведь вы можете и не смотреть!.. Ну, если вам в самом деле мешает…

Все-таки эти господа — клиенты его бухгалтерско-ревизионной конторы, а кроме того он — юрисконсульт розничных торговцев. Посему доктор Хюпхен поворачивается вместе со стулом спиной к столу и ставит тарелку на колени.

Все облегченно вздыхают.

— Ваша матушка была, наверно, странной женщиной!

— Интересно, кто за вас пойдет замуж, господин доктор!

— Замуж? Толяйз, вы женились бы на докторе?..

Толяйза позвали за стол потому, что, во-первых, никто не знал, доберется ли ночью из кабака домой на своих двоих, а во-вторых, дабы заручиться молчанием шофера.

Молчание — это главное, и едва убрали со стола и кельнерша удалилась, как Манцов поднялся: — Господа! Всем нам, после сегодняшних злоключений, хочется поскорее перейти к приятной части… Поэтому я буду краток. Наша комиссия, скажем пока что, свою задачу не выполнила. Не по нашей вине. С неслыханным терпением мы выдержали унизительную поездку, издевательское обхождение в скотном павильоне. Требования, которые там перечислили, господа, настолько абсурдны, что их даже нельзя рассматривать как отправную точку для переговоров. Я предлагаю сложить с себя полномочия.

Далее: предлагаю заявить бургомистру Гарайсу, что мы, по спокойном обсуждении, решили примкнуть к его борьбе против бойкота.

Линау возмущен: — Делать по указке красного борова? Никогда!

— Можете предложить что-нибудь лучше?

Линау, оторвавшись от бокала с пивом, стальным голосом повторяет: — Никогда!

— Следует также уточнить, — тихо говорит коммерсант Браун, — что мы сообщим о сегодняшних событиях. Если узнают, как нас сегодня разыграли, это нам очень может повредить.

Майзель: — Предлагаю, чтобы все участники дали честное слово молчать.

— Я бы не дал честное слово, — заявляет Линау. — Штуфф должен узнать об этом непременно.

— Чего ради? Ведь Штуфф все равно не может ничего публиковать, об этом же договорились.

— Но Штуфф опубликовал «Открытое письмо городу».

— Безобразие! За письмо он еще поплатится, ваш Штуфф! Город предъявит иск.

— Позвольте, это было объявление.

— Объявление? Боже, какая наивность.

— Во всяком случае, мне Штуфф в тысячу раз милее, чем эта слякоть из «Нахрихтен».

— Разве вам неизвестно, что «Нахрихтен» и «Хроника» в одной упряжке? Мне вас жаль.

— Господа, — заклинает Манцов, — мы же здесь не для того, чтобы обсуждать господина Штуффа.

Спорщики не слышат его.

— Да пусть Гебхардт сто раз его купит, он все равно не продается.

— Не скажите. Есть люди, которым он продавался.

— Кто ж это? Сплетня — не доказательство.

— «Стальной шлем», — например.

— «Стальной шлем» ни разу не заплатил Штуффу ни единого пфеннига.

— Зато — Шаббельту. На выборах Гинденбурга.

— Гнусная ложь. Наш старый президент не нуждается…

— А теперь Штуфф заигрывает с нацистами.

— С зелеными юнцами? Сожалею, господин Браун, но в политике вы идиот.

— Господин медицинский советник!

Потасовка, кажется, неизбежна. Манцов вскакивает, опрокинув два бокала с пивом, и зовет во весь голос:

— Бетти! Бетти! Бетти!

И когда кельнерша приходит, говорит ей: — Смотри, что я тут натворил. Смени, милая, скатерть. А потом посиди с нами немножко. И подружку свою позови, Берту. А если еще двух-трех славных девушек знаешь…

— Хорошо, Франц, погляжу, — говорит Бетти. — Только уж вино придется вам заказывать, иначе фрау Вендехальс не разрешит. Перейдем тогда в кабинет…

Бетти исчезает.

— Через пять минут девочки будут здесь, — энергично заявляет Манцов. — За это время мы должны договориться.

— А девицы еще зачем?

— За вино будете вы платить? У меня на это нет денег.

— Вульгарные потаскухи.

— Тихо! Выражение «потаскухи» в корне неверно. Все они высокопорядочные девушки и ходят не с первым встречным. — Манцов поднимается. — Прошу голосовать. Итак, сдаем наши полномочия. Кто за?.. Три за, три против. Чушь какая! Толяйз, вам, как шоферу, не положено голосовать. Итак: трое за, двое против. Полномочия сдаем.

Второе: заявим, что переговоры сорвались из-за нежелания «Крестьянства» идти на уступки.

Четверо за, один против. Толяйз, спрячь лапу, второй раз не обдуришь.

Предложения Гарайса принимаем? Два за, три против. Значит, отклонено. Все равно я пойду к Гарайсу. Если вы идиоты, то я не собираюсь плясать под вашу дудку.

— Зачем же тогда голосовать, если вы все равно сделаете по-своему?

— Тихо!.. Все участники обязуются под честным словом, что будут помалкивать о некоторых обстоятельствах сегодняшней акции. Голосуем… Трое за, двое против. Значит, все мы дали честное слово.

— Как так? Я не давал.

— Господин медицинский советник, вы побеждены большинством голосов!

— Но не мое честное слово, которого я не давал.

Доктор Хюпхен подает реплику:

— По этому пункту следовало бы голосовать и Толяйзу.

— Не будем терять времени. Все обязаны молчать.

— А я расскажу Штуффу!