Крестный отец

Джулз все делал так добродушно и нежно, так явно заботился о Люси, что стыд и смущение отступили. Он даже взял с полки медицинский справочник, нашел похожий случай и объяснил, какая операция нужна. Девушке вдруг стало очень интересно.

– Речь в том числе о твоем здоровье, – добавил Джулз. – Если не исправить сейчас, у тебя потом будет куча проблем по женской части. Без хирургического вмешательства мышцы продолжат деградировать. Просто ужас, что ретроградство и целомудрие не дают врачам вовремя диагностировать и исправить ситуацию, на которую жалуется толпа женщин.

– Не надо об этом, не надо, пожалуйста, – взмолилась Люси.

Джулз видел, что ей по-прежнему стыдно из-за своего тайного «уродства». Хотя с медицинской точки зрения это был верх глупости, он вполне мог ей посочувствовать. И даже придумал, как ее успокоить.

– Ладно, я узнал твой секрет, теперь расскажу свой. Ты постоянно спрашиваешь, почему я, «самый молодой и виртуозный хирург на Восточном побережье», – передразнил он заголовки газетных статей о себе, – работаю здесь. Правда в том, что я аборционист. Ничего плохого, половина врачей этим промышляют. Но я попался. У меня был приятель, доктор по фамилии Кеннеди, мы вместе проходили интернатуру. Он очень правильный малый, но пообещал выручить. Я так понял, семья Корлеоне перед ним в каком-то в долгу. Он поговорил с Томом Хейгеном, и буквально на следующий день все обвинения против меня были сняты, однако Медицинская ассоциация и ведущие больницы Восточного побережья внесли меня в черный список. Корлеоне нашли мне работу здесь. Я хорошо зарабатываю, я востребован. Местные танцовщицы постоянно залетают, и делать им аборты легче всего на свете, если они вовремя обращаются. Я вычищаю их, как отскабливают сковородку. Фредди Корлеоне – сущий кошмар. По моим подсчетам, за все время, что я здесь, он обрюхатил пятнадцать девушек. Я всерьез подумываю провести с ним воспитательную беседу о сексе. Особенно после того как трижды пришлось лечить его от триппера и один раз от сифилиса. Фредди категорически не признает презервативы.

Джулз замолчал. Он проболтался специально, чтобы Люси поняла: и у других людей, в том числе тех, кого она знает и побаивается, вроде Фредди Корлеоне, есть свои позорные тайны.

– Представь себе растянувшуюся резинку. Мы вырежем кусочек, зашьем ее, и она снова будет тугой.

– Я подумаю, – сказала Люси, но про себя уже все решила. Она полностью доверяла Джулзу. – А сколько это будет стоить?

Джулз наморщил лоб.

– Здесь для такой операции нет оборудования, да и я не специалист. Однако у меня в Лос-Анджелесе есть друг, лучший профи в данной области. Он латает всех кинозвезд, когда те узнают, что подтяжки лица и груди недостаточно, чтобы удержать мужчину. Я делаю за него аборты, так что он мне должен, поэтому операция пройдет бесплатно. Слушай, если б это не было нарушением врачебной этики, я даже назвал бы тебе секс-кинодив, которые прошли эту процедуру.

– Ну назови, пожалуйста! – тут же загорелась Люси.

Такой интересный повод для сплетен, а самое славное в Джулзе то, что он над ее любовью к сплетням не смеялся.

– Назову, если поужинаешь со мной и согласишься провести ночь. Нам столько нужно наверстать из-за твоей глупости!

Люси была так благодарна за его доброту, что сказала:

– Тебе не обязательно спать со мной, ты же не получишь удовольствия.

– Нет, ну какая же ты все-таки дремучая дурочка! – расхохотался Джулз. – Неужели ты настолько невинна, что не слышала о других способах удовлетворения, куда более древних и утонченных?

– Ах, это…

– «Ах, это», – передразнил ее доктор. – Да, «это»! Конечно, воспитанные девочки страшатся этого как огня, да и гордым мужчинам это вроде как не пристало. Даже пускай на дворе тысяча девятьсот сорок восьмой… Знаешь, малышка, я могу отвести тебя к одной старушке здесь в Лас-Вегасе, которая во времена Дикого Запада, году эдак в восьмидесятом, была самой молодой «мадам» в самом популярном здешнем борделе. Знаешь, что она мне рассказывала? Что ковбои, эти мужественные, вечно небритые самцы, всегда просили у девушек «французской любви». По-научному это «фелляция», а по-твоему – «ах, это». Ты вот когда-нибудь делала своему любимому Санни «ах, это»?

И впервые Люси удивила Джулза. Она посмотрела на него с улыбкой, которую можно было сравнить только с улыбкой Моны Лизы (пытливый ум ученого сразу задался вопросом: не в этом ли разгадка вековой тайны?), и тихо произнесла:

– Для Санни я делала все.

Впервые она призналась, что пробовала нечто подобное.

* * *

Две недели спустя Джулз Сигал был в хирургическом отделении лос-анджелесской клиники и смотрел, как его друг доктор Фредерик Келльнер выполняет свою коронную операцию. Перед наркозом Джулз наклонился к Люси и прошептал:

– Я сказал ему, что ты моя особенная пациентка, поэтому он сделает все очень туго.

Девушка не засмеялась и даже не улыбнулась, поскольку таблетка анестетика уже начала действовать и дурманила ей голову. Однако игривое замечание слегка поубавило страха.