Крестный отец

А потом он исполнил свой фирменный прием, который всегда его возбуждал. Аккуратно, едва заметно ввел кончик среднего пальца глубоко между бедер Шэрон. Одни девушки даже не чувствовали этот плавный переход к сексу. Других, поглощенных страстными поцелуями, такой трюк заставал врасплох. Третьи сами набрасывались на палец ловким движением таза. Ну и, конечно, пока Джонни еще не стал знаменитым, некоторые отвечали пощечиной. Однако чаще всего этот прием срабатывал безотказно.

Шэрон повела себя необычно. До сих пор она принимала все прикосновения и поцелуи, а теперь вдруг отняла губы, отодвинулась и взяла в руки бокал. Молчаливый, но недвусмысленный отказ. Что ж, такое тоже бывало. Редко, но бывало. Джонни тоже взял бокал и закурил сигарету.

– Дело не в том, что ты мне не нравишься, – очень мягко произнесла Шэрон. – Напротив, ты гораздо приятнее, чем я ожидала. И заявлять, будто я «не такая», я тоже не стану. Просто, чтобы заняться этим, мне нужно возбудиться, понимаешь?

Джонни Фонтейн улыбнулся. Она по-прежнему ему нравилась.

– Значит, я тебя не возбуждаю?

– Я из другого поколения, – несколько смущенно произнесла гостья, – Я не застала расцвет твоей музыкальной славы. Не думай, что я вся такая из себя хорошая девочка. Будь ты звездой, которую я обожаю с детства, я бы в секунду осталась без трусиков.

Теперь она нравилась ему куда меньше. Да, милая, умная, колкая на язык. Не завязывается узлом, лишь бы переспать с ним и таким образом попасть в шоу-бизнес. Нет, она честная девушка. Однако Джонни разгадал ее истинный мотив. Такое с ним уже случалось: девушка идет на свидание, заранее решив, что не ляжет с ним в постель, как бы ей ни хотелось, – чтобы потом хвастать подружкам, а главное, себе, что не поддалась на приставания великого Джонни Фонтейна. Теперь, умудренный годами, он даже не разозлился, просто немного разочаровался в Шэрон. А ведь сначала казалась такой милой…

Зато можно было расслабиться. Потягивая бренди, Джонни смотрел на океан.

– Надеюсь, ты не обижаешься? Просто я, видимо, не так воспитана. Здесь, в Голливуде, небось, для девушки раздвинуть ноги все равно что пожелать спокойной ночи… Я просто еще не до конца освоилась.

Джонни с улыбкой потрепал ее по щеке, а потом целомудренно одернул платье, пряча под ним округлые гладкие колени.

– Нет, не обижаюсь. Знаешь, приятно вот так посидеть по старинке.

Он, однако, умолчал, что на самом деле чувствует облегчение. Теперь не нужно показывать себя великим любовником, подтверждая божественный экранный образ. Не нужно смотреть, как девушка старательно делает вид, будто он превзошел ее ожидания, и раздувает невесть что из, в общем-то, довольно незамысловатого занятия.

Они выпили еще, несколько раз без огонька поцеловались, и Шэрон начала собираться.

– Могу я тебя как-нибудь пригласить на ужин? – вежливо поинтересовался Джонни.

– Едва ли тебе захочется тратить время и ничего не получить взамен. – Она, похоже, решила быть честной до конца. – Спасибо за чудесный вечер. Когда-нибудь я буду рассказывать детям, что ужинала с самим Джонни Фонтейном у него дома.

– И не поддалась, – добавил он с улыбкой.

Оба засмеялись.

– В это они не поверят, – произнесла Шэрон.

Джонни вдруг тоже захотелось пошалить:

– Хочешь, дам расписку?

Шэрон мотнула головой.

– Ладно, – сказал Джонни, – но если вдруг кто-то тебе не поверит, просто позвони, и я расскажу, как все было. Мол, гонялся за тобой по всему дому, но ты свою честь сберегла. Идет?

Последняя шутка получилась все-таки чересчур жестокой. Даже жалко было видеть обиду на юном личике. Сладостного триумфа не вышло: она поняла, что Джонни не особенно старался, и теперь будет думать, что победила не благодаря силе воли, а потому, что недостаточно обаятельна или привлекательна. И поскольку она девушка честная, то отныне, рассказывая, как отказала самому великому Джонни Фонтейну, будет вынуждена добавлять с печальной усмешкой: «Конечно, он не очень-то и старался».

– Если будет грустно, звони, – предложил он, сжалившись. – В конце концов, со мной не обязательно спать.

– Хорошо, – сказала Шэрон и вышла.

Впереди маячил длинный одинокий вечер. Можно было, конечно, позвонить на «мясокомбинат», как выражался Джек Вольц, и вызвать себе какую-нибудь готовую на все старлетку, но хотелось человеческого общения. Джонни подумал про свою первую жену, Вирджинию. Теперь, когда съемки окончены, появится больше времени на детей. Он мечтал вновь стать частью их жизни. Да и за Джинни переживал. Ей наверняка было нелегко отбиваться от голливудских ловеласов, боровшихся за право похваляться тем, что затащили в постель первую жену Джонни Фонтейна. До сих пор, насколько ему было известно, это никому не удалось. Зато, угрюмо подумал он, про вторую жену такого не скажешь. Джонни снял трубку и набрал номер.

Голос бывшей он узнал сразу. Неудивительно: Фонтейн услышал его впервые, когда в десять лет перешел в четвертый класс.

– Привет, Джинни. Не занята? Не против, если я загляну ненадолго?

– Загляни. Дети, правда, спят… Не хочу их будить.

– Ничего страшного. Посидим, поболтаем…