Крестный отец

Сам Джонни ел мало, однако знал, что молодые красотки, морящие себя голодом ради модных нарядов, на свиданиях едят за троих, так что ужин был обильным. Хватало и выпивки: ведерко с шампанским, скотч, бренди, бурбон и прочий алкоголь в баре. Блюда были сервированы заранее, напитки Джонни разливал сам. Когда оба наелись, он отвел гостью в просторную гостиную со стеклянной стеной, тоже выходившей на Тихий океан. Загрузив в стереопроигрыватель стопку пластинок Эллы Фицджеральд, Джонни присел на диван поближе к Шэрон и стал расспрашивать ее о детстве: была ли она пацанкой или принцессой, серой мышкой или красавицей, замкнутой или компанейской. Такие подробности казались ему трогательными и пробуждали необходимую нежность, когда доходило до постели.

Парочка сидела обнявшись, очень тепло и по-дружески. Джонни легко поцеловал Шэрон в губы, та ответила, но без энтузиазма, и настаивать он не стал. За панорамным окном в лунном свете поблескивала темно-синяя толща океана.

– А почему ты не ставишь свои записи? – спросила Шэрон, будто поддразнивая его.

Джонни это понравилось, и он ответил с улыбкой:

– Я не настолько привык к самолюбованию, как ты наверняка думаешь.

– А если для меня?.. Ну или спой – как в кино. Я вся сомлею и растаю, подобно тем красавицам на экране.

Джонни рассмеялся. По молодости он именно так и поступал, и девушки в самом деле картинно таяли, томно и с вожделением глядя на него, будто перед воображаемой камерой. Теперь он и не думал петь. Во‑первых, за столько месяцев просто-напросто утратил форму. А во‑вторых, дилетантам невдомек, насколько профессиональное звучание зависит от технических специалистов. Да, можно было поставить какую-нибудь запись, но слушать свой молодой страстный голос все равно, что стареющему, лысеющему и полнеющему мужчине показывать свои фотографии в расцвете сил.

– Я сейчас не в голосе. И, честно говоря, устал слушать себя.

Они выпили.

– Говорят, в новой картине ты великолепен. Правда, что ты снимаешься задаром?

– За символическую плату, да.

Он освежил Шэрон бренди, дал ей сигарету с золотой монограммой и прикурил от своей зажигалки. Гостья затянулась, сделала глоток, а Фонтейн снова устроился рядом. Его бокал был значительно полнее, давая возможность согреться, расслабиться, зарядиться. От матерых ловеласов Джонни отличался тем, что спаивал себя, а не девушку. Девушки обычно сразу готовы на всё, а он – нет. Последние два года тяжело сказались на его самооценке, и это был простой способ ее поднять: провести ночь с молоденькой незнакомкой, несколько раз сводить ее в ресторан, подарить дорогой подарок, а потом очень красиво, чтобы не задеть ее чувств, расстаться. Зато потом девушка могла всем рассказывать, что у нее был роман с великим Джонни Фонтейном. Любовь тут ни при чем, но если девушка красива и мила, то почему бы не ответить ей взаимностью? Распутных и стервозных, которые сами раздвигали ноги, а потом бежали рассказывать подружкам, что трахались с самим Джонни Фонтейном (и непременно добавляли, что знавали и лучше), он не переносил. Однако больше всего, до глубины души, его поражали незлобивые мужья, которые чуть ли не в лицо говорили, что прощают своих жен – ведь даже самой добродетельной матроне не зазорно хоть раз сходить на сторону со знаменитым певцом и актером Джонни Фонтейном.

Он любил слушать пластинки Эллы Фицджеральд. Ему нравилось ее чистое исполнение, идеальная интонация. Ни в чем другом он не разбирался, зато в этом понимал лучше всех на свете. И вот, откинувшись на диване, с разогретым от бренди горлом Джонни ощутил желание запеть – не под аккомпанемент, а подпевая пластинке, однако при постороннем такое было немыслимо. Попивая из бокала, он положил свободную руку на колено Шэрон и с чувственной наивностью ребенка плавно потянул вверх подол шелкового платья, обнажая прозрачные чулки в золотую сеточку и молочно-белые бедра. И, как обычно, несмотря на возраст и количество женщин, почувствовал, как по телу растекается густое тепло. Чудо по-прежнему происходило… Но как жить, когда и оно уйдет вслед за голосом?

Он был готов. Поставив бокал на длинный инкрустированный коктейльный столик, Джонни повернулся к Шэрон. Ласки его были уверенными, напористыми, вместе с тем нежными и без похотливой разнузданности. Целуя Шэрон в губы, он сжал ладонями ее груди. Потом провел по теплым и таким гладко-шелковистым бедрам. Она отвечала на поцелуи живо, но не страстно, и сейчас это было самое то. Джонни терпеть не мог, когда девушка заводится с полуоборота, словно все ее тело – мотор эротической машины, включаемый нажатием на укрытый волосами холмик.