Крестоносец

С наступлением темноты мы подверглись очередным «атакам» со стороны жутких тарантулов и скорпионов. Но люди узнали, отчасти благодаря Абу, о действенном способе отпугнуть пауков — производить шум. С тех пор каждую ночь в нашем лагере стоял неумолчный звон. Воины били по шлемам и каскам, бочонкам, седлам, толстой ткани, щитам, ведрам, тазам, котлам и кастрюлям — короче говоря, по всему, что подвернется под руку. Такого грохота не слышал никто во всем христианском мире.

Когда наконец все успокаивалось и люди собирались отходить ко сну, тишину нарушал вечерний ритуал. Sanctum Sepulchrum adjuva! Святая Гробница, помоги нам! То был крик известного в войске нищенствующего монаха. Жара давно высушила у брата мозги, но рвение его было заразительным. Тысячи голосов подхватывали клич, и начинало казаться, что весь наш лагерь — это огромный хор, исполняющий песню из одной строчки. Трижды звучала она, и если бы кто-нибудь посмотрел на нас со стороны, то увидел бы освещенный кострами лагерь, людей с воздетыми к небу руками и стекающие по лицам слезы, порожденные религиозным пылом.

В эти минуты Абу взирал на нас с выражением полного недоумения, а Рис шутил насчет того, что сарацины наверняка потешаются в своих шатрах. Я кивал и улыбался в ответ, а потом закрывал усталые глаза ладонями в надежде, что шум скоро стихнет и можно будет предаться заслуженному отдыху.

Под Деструа мы простояли два дня. Сарацины не пытались нападать на хорошо укрепленный лагерь с глубоким рвом и земляным валом, с тройным против обычного числом караульных. Флот поставлял нам припасы, а также тех, за кем тут же закрепилось прозвище «лежебоки», — солдат, которым удалось затеряться в Акре ко времени начала похода и которых постепенно вытаскивали из их убежищ. Больных и сильно пострадавших от жары и недостатка воды сажали на корабли, чтобы перевезти в другие районы на побережье.

Тринадцать миль отделяли Деструа от Мерла, следующего места назначения. Мне довелось побывать там вместе с Ричардом, который после одного из ночных привалов отправился в разведку, оставив войско отдыхать в лагере. Вылазка получилась опасной, по сути, ее нельзя было предпринимать из-за опасности угодить в неприятельскую засаду. Но все прошло благополучно. Пустившись в путь к исходу дня, чтобы не привлекать внимания сарацин, мы с королем и две сотни рыцарей прорвались без потерь. Мамлюки обнаружили нас, но позволили беспрепятственно пройти. Они нас испугались, заявил ликующий Ричард. Не было никакой возможности проверить, справедлива ли эта догадка, или Саладин придерживает козырь в рукаве, но душевного спокойствия у меня прибавилось.

После пары часов отдыха в Мерла мы вернулись, прибыв в Деструа на восходе солнца тридцатого августа. Пока часовые встречали нас приветственными криками, я отвел в сторону их начальника и приказал ему разнести рассказ о поступке Ричарда по всему лагерю. Это поднимет дух, сказал я, уверенный, что пойдет любое средство, способное подбодрить воинов, когда вокруг — несносная жара, смерть, выжженная земля и кровь.

Узнав новость, Гарнье Наблусский пришел к королю и стал сурово выговаривать ему: мол, рисковать так нелепо, это ставит под угрозу весь поход против Саладина. Скорее развеселившись, чем рассердившись, Ричард хлопнул великого магистра по бедру и сказал, что его жизни не угрожала никакая опасность. Хотя мы вернулись невредимыми, король солгал. Мы все это знали, но его дерзкая отвага была заразительной. Он казался неуязвимым, и это придавало нам сил и укрепляло уверенность в конечной победе. Его заявление Гарнье о том, что отныне мы вместе с пуленами поведем передовой отряд, вызвало всеобщее воодушевление. Утреннее небо огласилось радостными криками.

Посмотрев на мое восторженное лицо, на то, как ликуют другие рыцари двора, Гарнье Наблусский укоризненно покачал головой.

— Пусть Господь всегда простирает над вами свою длань, сир, — промолвил он и ушел.

Впрочем, даже самоуверенность и гордыня Ричарда имели свои пределы. Перед продолжением похода он исповедался перед епископом Губертом Солсберийским, а затем прилюдно попросил у него благословения на день грядущий. Губерт охотно дал его, чем вдохновил обычных солдат, а безумных фанатиков вроде поющего монаха и вовсе привел в исступление. Покидая лагерь, все снова разразились кличем «Sanctum Sepulchrum adjuva!».

Тот дневной переход, самый долгий после выступления из Акры, выдался утомительным и куда более сложным, чем предыдущие. Непрерывный гомон проклятых сарацинских барабанов, цимбал, рогов, трещоток, тамбуринов и флейт — благодаря Абу я уже различал все эти инструменты — приводил в бешенство. Турки нападали часто и яростно, стрелы летали так густо, что закрывали солнце. Мы и до того шли неспешно, а теперь ковыляли, как старики. Зной, не слишком ослабевавший за ночь, с течением времени только усиливался, и к часу шестому стало жарче, чем днем ранее.