Крестоносец

В нашем грязном, вонючем, пропитанном заразой лагере не было места женщинам, а Беренгария и Джоанна по-прежнему оставались с нами, так что Ричард решил сделать рождественские увеселения запоминающимися. Был задан роскошный пир — насколько роскошным может быть пир в палатках, по крышам которых непрестанно барабанит дождь. Ну, хотя бы угощение было знатным, а вино лилось рекой. Еще мне удалось проскользнуть в шатер Джоанны незамеченным — это оказалось нелегко, так как повсюду лежала вязкая грязь, а число часовых удвоили. Согревшись от огня жаровен, мы лежали в обнимку, смеялись и болтали всю ночь напролет. Занимались мы и другими вещами, приятными и памятными в одинаковой мере, и уверяли друг друга в вечной любви.

Как коротки такие минуты! Очень скоро суровая действительность напомнила о себе.

Несколько дней спустя после Рождества войско, воспользовавшись коротким перерывом в ливнях, переместилось в Байт-Нубу, всего лишь в двенадцати милях от Иерусалима. Все много ликовали и восторженно ожидали, что не далее как к середине января мы изгоним сарацин из города. Мне доводилось даже слышать речи о том, что стоит нам нанести сильный удар и враг побежит, а мы прямо на Новый год войдем с триумфом в Священный город.

Ничего подобного не произошло. Погода сделалась еще хуже. С гор, воя, налетали штормы, норовя сорвать палатки. Оползни угрожали окраинам лагеря. Землю развезло от проливных дождей так, что нога уходила в нее по колено. Россказни про утонувших в грязи людей были именно что россказнями, а вот многие повозки действительно пришлось бросить, так сильно они увязли. Отчасти утешало, надо полагать, то, что несчастных мулов можно было забить и пустить в пищу.

К одиннадцатому января лета Господа нашего 1192-го Ричард решил, что с него довольно. Благополучно отослав Беренгарию и Джоанну в Яппу — наше с Джоанной расставание было трогательным до слез, — он с моей помощью полностью сосредоточился на отступлении к побережью.

Французы, как все знали, были против решения короля. Не исключался даже раскол в войске.

Ближе к вечеру того дня мы с Ричардом ждали в его шатре, когда соберутся предводители различных отрядов. Передняя была тщательно завешана коврами, с полдюжины жаровен пылали вовсю, чтобы согреть воздух, однако завывавший снаружи ветер использовал любую щелку или трещину, чтобы просочиться внутрь. Ледяной сквозняк гулял по ногам и заползал за шиворот, заставляя меня радоваться тунике из самой толстой пряжи.

Де Бетюн был здесь, а де Шовиньи отправился в Рим, чтобы выведать как можно больше о Джоне. Как выразился король, лучше знать о происходящих событиях хоть что-то, чем не знать ничего.

— Печальный сегодня день, Руфус. — Ричард расхаживал по шатру и рассуждал вслух. Он посмотрел мне в глаза. — Да, мне ненавистна мысль об отступлении. Быть может, лучше сказать, об отходе.

— После стольких усилий, сир, это кажется каким-то… неправильным.

— Если останемся, будет гораздо хуже. Ты ведь слышал доклад Ральфа Безаса. По мере наступления зимы начинают свирепствовать холера и кровавый понос. Сотни, если не тысячи воинов умрут только от этих болезней, не говоря уже о жертвах голода и других несчастий. Для лошадей и мулов недостаточно припасов. Много животных падет.

— Да, сир.

Я вздохнул. Без боевых скакунов у нас не было надежды одолеть сарацин.

— По весне воины Саладина вернутся в лагерь сытые и довольные после месяцев отдыха у теплых очагов. Они сметут нас, как хворост.

Довод был сильным, и он решил исход совещания, начавшегося вскоре после нашего разговора. Помогло то, что такого же мнения придерживались Гарнье Наблусский, де Сабль и Ги де Лузиньян. Трижды собравшихся убеждали, что отход к побережью — самый разумный шаг, что осада поставит под удар все, что наши пути снабжения и без того растянуты и уязвимы. Только французы, пришедшие на совет в твердой уверенности, что Иерусалим можно взять, продолжали спорить.

Ричард хорошо подготовился. Приказав развернуть карту Священного города, он неопровержимо доказал, что наше войско недостаточно многочисленно, чтобы обложить стены.

— Если мы не сможем окружить город, мессиры, — красноречиво убеждал он, — то шайки мерзавцев будут устраивать вылазки, когда им заблагорассудится, а припасы и снаряжение без труда будут попадать к осажденным.

Генрих Блуаский, кивавший словам короля, первым откололся от собратьев-французов. Ему удалось убедить де Барра, что план Ричарда проникнут здравым смыслом, а тот донес это до герцога Гуго Бургундского. Наконец согласились и остальные, хотя и с большой неохотой.

Хотелось бы мне сказать, что простые солдаты с пониманием восприняли новость. Как только огласили приказ об оставлении Байт-Нубы, в лагере поднялись стон и плач, каких я в жизни не слышал. Воцарилось полное уныние. Я видел, как люди в отчаянии падали в грязь и вопили, что это худший день в их жизни. Неизменный призыв «Sanctum Sepulchrum adjuva!» громко и часто повторялся до самой темноты.