Крестоносец

— Он принадлежал Обри Клеману, сир, отважному французскому рыцарю, — сказал Филип. Поймав вопросительный взгляд короля, он пояснил: — Вчера вечером я разговаривал с одним из оруженосцев короля Филиппа. Клеман участвовал в последней атаке французов. Он был настроен так решительно, что заявил товарищам: либо он погибнет сегодня, либо войдет в Акру. Сложилось так, сир, что с ним произошло и то и другое. Он первым взобрался на укрепления и овладел участком стены. Дело могло бы принять удачный оборот, вот только по его лестнице карабкалось слишком много людей. Она сломалась, и все попадали в ров.

Ричард посерьезнел:

— Клеман остался на стене один?

— То-то и оно, сир. Посмеявшись над разбившимися и искалеченными людьми во рву, турки набросились на него. Клеман убил и ранил немало врагов, но и сам погиб. Филипп немедленно отозвал воинов назад, чтобы они могли оплакать павших.

— И тут стоит пес, обокравший труп Клемана! — вскричал король. — Послушайте, он издевается над нами.

Сквозь шум боя я разобрал, как турок что-то кричит и указывает на отступающих от стены людей.

Рис вскинул арбалет, но я отрицательно покачал головой. Сообразив, он отошел в сторону.

Ричард приложил оружие к плечу и взял прицел. Щелкнул спусковой рычаг.

Я затаил дыхание.

Полетевшая с гудением стрела пробила сюрко и кольчугу, заставив насмешливого турка умолкнуть навеки.

Наши люди возликовали, а неприятелей потеря товарища привела в ярость. Еще больше их повалило через брешь. Король, при котором находилось всего пять сотен воинов, вынужден был бросить в бой почти всех, включая оруженосцев. Только арбалетчики, без поддержки которых было не обойтись, и мы, рыцари, охранявшие государя, остались в тылу. Схватка была отчаянной, ее участники то подкатывались к усеянному камнями подножию стены, то отползали обратно. Однако мало-помалу наши солдаты выстроили прочную стену из щитов и оттеснили турок. Бой шел у самой бреши.

Переживая за Филипа и остальных друзей, страстно желая разделить с ними великую победу, я рвался в битву, но безопасность короля была превыше всего. Приходилось довольствоваться моим арбалетом. Мне удалось сразить двух сарацин, собиравшихся напасть на Филипа. Скажу ему об этом, решил я с усмешкой.

Все пошло к чертям, когда в амбразуре, над местом, где кипел самый ожесточенный бой, обрисовались очертания катапульты. Вскоре рядом с ней появилась вторая.

— Они собираются использовать греческий огонь, сир! — крикнул я.

— Проклятье! — отозвался Ричард. — Турки уже готовы были побежать. Будь у меня еще человек пятьдесят, Акра была бы взята!

Он немедленно приказал трубить отход. По счастью, солдаты Ричарда тоже заметили катапульты, зная, что предвещает их появление. Но отступить успели не все. В небо взметнулись знакомые глиняные горшки — дымные хвосты и рев красноречиво говорили об их содержимом. Они упали, взорвавшись огромными огненными шарами. Около дюжины воинов превратились в живые факелы, вдвое больше изрядно обгорели, пока уносили ноги. Смрад горящей плоти наполнил воздух. Турки разразились яростными боевыми кличами, забили в барабаны и цимбалы. Полетели новые горшки, и вскоре дно рва сделалось огненным морем. Жуткое было зрелище.

Я возблагодарил Бога при виде Филипа, де Дрюна и Торна, возвращающихся невредимыми.

Так или иначе, приступ, обещавший решить исход осады, закончился печально. Акра устояла. Очередная задержка на пути к главной цели — походу на Иерусалим и его освобождению от неверных.

Глава 17

На следующее утро я сообщил Рису и де Дрюну, что еду послом в лагерь Саладина. Оба тоже стали проситься и очень негодовали, что отправить можно только трех человек.

— Так велел король, — заявил я, ненавидя себя за то, каким надутым выгляжу. — Де Шовиньи — главный, а мы с де Бетюном приставлены к нему для охраны.

— Много толку от вас двоих против тысяч турок, — буркнул де Дрюн.

— А если добавить вас с Рисом, много будет разницы? — парировал я.

Де Дрюн впал в угрюмое молчание. Рис пробормотал, что так нечестно, что он поедет с нами и король ничего не узнает.

Видимо, он был прав. Я заколебался, подумав, что, скорее всего, смогу убедить де Бетюна и, возможно, де Шовиньи. Я посмотрел на де Дрюна, на лице которого вспыхнула надежда. Это заставило меня передумать. Если разрешить Рису поехать с нами, то и от де Дрюна не отвяжешься.

— Я расскажу вам обо всем, что увижу, — пообещал я.

Рис бросил на меня негодующий взгляд, а я сделал вид, что не заметил его.

— Если бы мой оруженосец так обращался ко мне, я бы ему шкуру со спины спустил, — послышался знакомый голос.

— Кто бы сомневался, Фиц-Алдельм. Вот почему твой оруженосец так не любит тебя, — сказал я. — А мой при всех его обидах готов ради меня на все. Мне-то ясно, какие отношения лучше.

Фиц-Алдельм осклабился, но в кои-то веки не стал язвить.

— Ты пришел поиграть в кости с моими людьми? — продолжал поддевать его я. — Могу замолвить за тебя словечко перед де Дрюном.

Он поморщился:

— Я здесь не за этим.

Тут меня попутал лукавый.

— Значит, хочешь поздравить меня с назначением в посольство к Саладину?