Крестопор

Кевин открыл нижний ящик. Пластикового пакета с марихуаной, который лежал там утром, уже не было. Он встал и пинком закрыл комод. Хлопнув кулаком по нему, он закричал:

- Кем ты себя возомнила, мать твою?

- Кевин, я предупреждала тебя. Я сказала, что будут изменения, если ты не наведешь порядок. Ты этого не сделал. Поэтому мы наводим порядок за тебя.

Он начал вытаскивать ящики, бросать их на пол и пинать ногами.

- Прекрати, Кевин, прекрати!

Он медленно повернулся к ней, спина его напряглась.

Мать перебирала пальцами золотую цепочку на шее, ее рука дрожала, грудь быстро поднималась и опускалась, рот представлял собой прямую линию, подергивающуюся в уголках. Макияж размазался по глазам, а волосы были взъерошены.

- Теперь послушай меня, - сказала она низким, неуверенным голосом, губы ее почти не двигались. - Если ты хочешь жить здесь, если ты хочешь, чтобы мы тебя поддерживали, ты будешь ходить в школу каждый день, получать хорошие оценки и, самое главное, ты будешь следовать правилам, установленным в этом доме. У нас не существовало никаких правил, я знаю, и это было большой ошибкой, но теперь они есть, и первое из них - никаких наркотиков... в этом... доме. Если ты хочешь делать это, когда ты станешь самостоятельным, хорошо, но...

Кевин начал искать в разбросанных ящиках кассету с демо-записью.

- ...послушай меня, ты не будешь заниматься подобными вещами, пока... Кевин, что ты делаешь?

Кассета лежала под стопкой нижнего белья. Он подхватил ее в руку и повернулся к ней лицом, прорычав:

- Я убираюсь на хуй из этой сраной дыры!

- Кевин, сейчас придет твой отец, и мы поговорим о...

Он обошел ее и вышел из комнаты, но она последовала за ним по коридору.

- Кевин! - позвала она сквозь гневные всхлипывания. - Если ты не исправишься, ты не останешься в этом доме. Есть места, куда мы можем тебя отправить, где ты будешь жить, пока не научишься...

- Заткнись! - крикнул он, торопливо спускаясь по лестнице. Во рту у него пересохло, голос был хриплым и неровным, и он ненавидел себя за слезы в глазах. - Просто заткнись, мать твою! - Он вырвался через парадную дверь и трусцой побежал по дорожке к своему мотоциклу, стоявшему у обочины. Там снял с сиденья шлем и надел его, не обращая внимания на то, что мать окликнула его с крыльца.

Мотор мотоцикла заглушил ее голос. Опустив козырек, он посмотрел на нее сквозь темный тонированный пластик.

Лицо матери представляло собой искаженную маску гнева. Потекший грим от слез выглядел как кровоподтеки и плавящаяся плоть, когда она махала рукой в его сторону, а рот беззвучно открывался и закрывался, яростно кривясь вокруг зубов.

Кевин никогда не испытывал такой ненависти.

Он переехал на мотоцикле через бордюр, тротуар и заехал на лужайку перед домом, где быстро развернулся восьмеркой, разбрасывая грязь и пятна зеленой, ухоженной травы.

Выехав на дорогу, ведущую прочь от дома, он закричал от злости в блестящий черный шлем на голове.

11.

Бледный лунный свет проникал в окно комнаты преподобного Джеймса Бейнбриджа в мотеле на бульваре Пико в Лос-Анджелесе, когда он лежал в постели и заранее молился о том, чтобы Господь вразумил его и простил. В комнате было темно, если не считать слабого света, проникавшего из-под двери ванной. По ту сторону шипел душ.

На этот раз он уехал за холм, чтобы избежать возможности быть обнаруженным. Позапрошлый раз, первый, был неожиданным и произошел в его спальне в доме "Молодежи Голгофы". Он поклялся, что больше этого не повторится. Но это повторилось. И вот теперь это происходит в третий раз.

Ему хотелось плакать от стыда, и в то же время он дрожал от предвкушения.

Она была медлительной, но доброй и любящей. "Молодежь Голгофы" пошла ей на пользу. Она являлась одним из самых восторженных членов группы, с радостью делилась своими новообретенными убеждениями со всеми вокруг, не заботясь о том, как они относятся к ней в ответ, смеются или издеваются.

Бейнбридж подумал, не окажут ли их отношения на нее отсроченного негативного эффекта. Он молился, чтобы это было не так.

"Тогда прекрати это", - сказал он себе.

Но он не мог. Он являлся одиноким человеком, жаждущим привязанности. Это была часть его самого, которую он ненавидел, но не мог игнорировать.