Крестовский душегуб

До революции Андрей Алексеевич имел собственную антикварную лавку и считался одним из лучших знатоков своего дела в городе. После прихода к власти большевиков большая часть нажитых Андреем Алексеевичем ценностей была конфискована, и Боголепов был вынужден прекратить торговлю ценностями. Долгое время он работал в городском музее, жил скромно и в положенный срок вышел на пенсию. С приходом немцев все денежные выплаты пенсионерам прекратились, и Андрей Алексеевич попытался вернуться в музей, но уже на должность сторожа. Его не взяли, так как место уже было занято. Когда всё мало-мальски ценное было распродано, Боголепов понял, что ему грозит самая обычная голодная смерть. Но тут пришло долгожданное спасение. Городская администрация дала добро на восстановление работы Ольгинского рынка. Большую часть продуктов, спирт, бензин и дрова продавать на рынке запрещалось, зато прилавки были буквально завалены предметами быта. Тут-то о Боголепове и вспомнили.

Андрей Алексеевич жил на Плаунерштрассе, так называлась теперь бывшая улица Ленина, как раз неподалёку от рынка, поэтому его квартирка теперь стала частым местом посещения как торговцев, так и покупателей с Ольгинского рынка. Кто-то пустил слух о том, что Андрей Алексеевич неплохо ориентируется в старинных вещах, и теперь народ повалил к нему толпами. Люди несли утюги и самовары, фарфор и столовое серебро, мешками тащили одежду и книги, картины и даже мебель. Андрей Алексеевич давал оценку любым старинным вещам, указывал их примерную стоимость, за что получал свои комиссионные: деньги, продукты, табак и мыло.

Старый антиквар больше не голодал, однако вместе с благополучием и сытостью появился страх. Он общался с разными людьми, и любой мог на него донести. Андрей Алексеевич понятия не имел, как отнесутся к его деятельности новые немецкие власти, поэтому сегодня, в этот промозглый ноябрьский день Андрей Алексеевич затрясся, насмерть перепугался, когда в его дверь громко постучали. Боголепов наспех загасил трубку и поспешил к двери.

На пороге стоял худощавый унтер-офицер в фуражке и плаще. Увидев чёрную форму и сдвоенное «Зиг» в петлицах, Боголепов еле устоял на ногах.

– Бо… го… лепо… в? – с растяжкой поинтересовался эсэсовец.

– Так точно! Боголепов! Он самый! Чем могу? – затараторил Андрей Алексеевич.

– Mach dich bereit! Du kommst mit mir[17]!

– Что?

– Komm schon[18]! – немец поманил рукой.

На сборы ушло не больше трёх минут. Собираясь, Андрей Алексеевич рассыпал стоявшую на столике коробочку с табаком и дважды ронял на пол трость. Они спустились по лестнице, у подъезда их ждал автомобиль. Водитель, пожилой ефрейтор, за всю дорогу не проронил ни слова. Он ехал довольно быстро, благо улицы были абсолютно свободны.

Дождь закончился, оставив на асфальте здоровенные лужи. Ветер немного разогнал тучи, и бледно-жёлтая луна циклопьим глазом взирала на то, что происходило внизу. Прибывший за Боголеповым унтер по дороге несколько раз посмотрел на часы. Он что-то говорил водителю по-немецки, тот в ответ лишь кивал. Андрей Алексеевич ничего не понял из сказанного. Спустя какое-то время, немного придя в себя, он хотел было уточнить, куда же всё-таки его везут. Однако когда автомобиль, миновав стены Окольного города, выехал на Пролетарский бульвар и устремился в сторону Крестов, желание задавать вопросы у Боголепова пропало. Увидев табличку с надписью «Stalag»[19] старик напрочь потерял дар речи. Он судорожно бубнил себе под нос молитвы, которые давно уже позабыл. Он убеждал себя в том, что прожил хорошую жизнь, но умирать всё равно не хотелось.

Лагерь, окружённый двумя рядами колючей проволоки, выглядел мрачной серой громадиной, которая освещалась несколькими десятками прожекторов, установленных на вышках по всему периметру. Когда машина остановилась у ворот, те со скрипом отворились, и они въехали внутрь. Выйдя из автомобиля, Андрей Алексеевич почувствовал ударивший в нос смрадный запах палёного мяса и человеческих испражнений. Их осветило светом. Боголепов поднял голову и увидел пулемётчика на вышке, который направил на них прожектор, но тут же отвёл его в сторону. Сопровождавший Андрея Алексеевича унтер выругался, ухватил старика за рукав и потащил к какому-то зданию. Проходя мимо заграждения, Боголепов увидел с полсотни узников, которые шли в направлении бараков с лопатами и кирками в руках, находясь в оцеплении солдат, у каждого третьего из которых в руке был зажат собачий поводок. С десяток здоровенных псов то и дело срывались с мест и гавкали не переставая на уже привычных к этому хриплому лаю узников. Люди шли медленно, точно одурманенные черепахи. Из репродуктора доносилась грубая немецкая речь. Унтер подтащил Боголепова к дверям какого-то здания, и они вошли внутрь.

Мерзкий запах, который Андрей Алексеевич ощутил, выйдя из машины, тут же куда-то исчез. Внутри здания пахло хлоркой и недорогим парфюмом. Они поднялись на второй этаж, и офицер постучал в первую же попавшуюся дверь. Они вошли, и Боголепову показалось, что из ада он в одночасье попал в рай.