Крик болотной птицы

Это означало, что лейтенант спрашивает — кого из заключенных привести в помещение. И вот тут возникли затруднения. Как лейтенанту объяснить, кто им нужен? Где искать этих земляков-однополчан? Цехов-то в рабочей зоне — много. Живы ли они вообще, те земляки? Примерно неделю назад Гром мельком видел двух из них, но ведь неделя — это просто-таки огромный срок! В концлагере — свой ход времени, он совсем не такой, как на воле.

— Вер? — нетерпеливо повторил лейтенант.

Лысухин и Гром беспомощно взглянули друг на друга. Лейтенант уловил их взгляд, и, кажется, понял его правильно.

— Ком! — поманил он рукой Грома и указал куда-то вдаль.

Это означало, что Гром вместе с лейтенантом пойдут искать нужных заключенных. Лысухин встал, чтобы тоже пойти, но лейтенант жестами показал, чтобы Лысухин оставался. Лысухин пожал плечами и сел на какой-то ящик.

Примерно через полчаса лейтенант и Гром вернулись. Причем не одни, а с двумя заключенными. Лейтенант пропустил заключенных и Грома в помещеньице, а сам застыл у дверей. Лысухин досадливо поморщился. Неужто лейтенант намерен присутствовать при разговоре? А тогда какой может быть разговор? Даже если лейтенант не знает русского языка, все равно в его присутствии толком ни о чем не поговоришь. О содержании разговора у лейтенанта и без знания языка может сложиться представление. По интонации говорящих, по их выражению лиц, по жестикуляции — да мало ли как? А если он знает русский язык, но скрывает это? А ведь и такое могло быть!

Но все обошлось. Лейтенант какое-то время помаялся у входа, затем взглянул на Лысухина, выразительно постучал пальцами по часам на своей руке — дескать, постарайтесь не затягивать время — и вышел.

— Глянь, — сказал Лысухин Грому.

Гром приник к оконцу.

— Ничего не видно, — сказал он. — А нет, видно… Гуляет наш лейтенантик. Любуется видами.

— Что ж… — невольно вздохнул Лысухин. — Пускай себе гуляет. А у нас серьезные дела.

…Впоследствии, анализируя свой разговор с заключенными, Лысухин, сам себе удивляясь, отмечал, что он почти ничего не помнит из этого разговора. Это было тем более удивительно, что капитан обладал прекрасной, цепкой памятью. В некоторых случаях просто-таки фотографической. А тут нате вам: содержание разговора не отложилось у него в памяти. Скорее всего, это случилось из-за того, что уж слишком были напряжены нервы Лысухина. И еще — он чувствовал, что устал. Причем это была не физическая, а какая-то другая усталость — душевная, что ли… А может, все произошло из-за того, что говорил с заключенными большей частью не сам он, а Гром. А Лысухин лишь изредка вставлял слова и короткие фразы. Так он делал преднамеренно, потому что не хотел быть многословным. Он понимал, что чем больше он будет говорить, тем меньше его собеседники-заключенные будут ему верить.

Но вот результат разговора Лысухин помнил прекрасно. Тем более что этот результат был очень обнадеживающим. Совместными усилиями Лысухину и Грому удалось преодолеть молчаливую неприязнь заключенных к собственным персонам и убедить их, что они, Лысухин и Гром, никакие не изменники и не враги, а друзья, пришедшие на помощь. И еще — что в данной ситуации они рискуют гораздо больше, чем сами заключенные.

— Что нам делать? — спросил один из заключенных.

При всем при том, что бо́льшая часть разговора не отложилась в памяти Лысухина, этот вопрос он запомнил накрепко. Потому что это был не просто вопрос, это было выражение доверия к нему. Этот вопрос означал, что не напрасно Лысухин вместе со Стариковым подвергали сейчас свои жизни просто-таки немыслимому риску, что они, как бы ни сложилась их дальнейшая судьба, а сдвинули с места непосильную глыбу. Отныне все зависело уже не столько от них, сколько от самих заключенных — поверят ли они в то, что на далекой и, казалось бы, навсегда утраченной ими Родине кто-то о них помнит, переживает, желает им спасения. Вот даже прислали в лагерь спасителей…

Помнил Лысухин и свой ответ.

— Что вам делать? — переспросил он. — Записываться в диверсанты либо в каратели. Лучше, конечно, в диверсанты, потому что диверсантов рано или поздно отправят в советский тыл. А уж там-то сдаться проще простого. А с паролем и того проще. Но всех-то в диверсанты, конечно, не возьмут. Значит, записывайтесь в каратели. Сдадитесь партизанам. Они тоже в курсе… Главное, ничего не бойтесь. Помните, что это ваша единственная возможность оказаться на свободе. Так что агитируйте тех, кому доверяете. А те пускай агитируют других. И получится у нас лавина… Да, а когда будете сдаваться, то не забудьте пароль. Скажете «Привет от иволги», и все для вас будет замечательно. А обо мне забудьте. Вот прямо-таки нет меня в лагере в моем настоящем обличье! А есть инструктор по взрывному делу Лысый. Сволочь и изменник.

— Мы-то, допустим, выберемся таким способом из лагеря, — сказал на это один из заключенных. — А как же ты?

На это Лысухин лишь усмехнулся и махнул рукой. Потому что он и сам не знал, как выберется из концлагеря.

Глава 22