В заключение следует сделать несколько необходимых замечаний о подготовке материала к печати. Обычно Горенштейн диктовал свои произведения либо на магнитофон, либо сразу машинистке — это была как бы первая авторская редакция — и правил затем получившуюся машинопись. Но начало «Веревочной книги» писатель диктовал уже будучи смертельно больным, и аудиозапись содержит многочисленные пропуски, добавки, оговорки, нечеткое произношение и чисто технические помехи. Поэтому основным методом восстановления текста стало объединение рукописи и аудиозаписи. Явные пропуски в аудиозаписи восполнялись по рукописи, однако ни одного не принадлежащего автору слова вставлено не было (исправлялась только несогласованность падежей и пунктуация). При наличии разночтений в этих двух источниках предпочтение отдавалось словам, более соответствующим ритмике текста (именно ритм Горенштейн считал главной характеристикой прозы). Самые крупные изменения состояли в разбивке на абзацы и подглавки — в рукописи эта разбивка отсутствует — и некоторой их перекомпоновке. Кроме того, из нескольких эпиграфов, предшествующих рукописи в целом, были выбраны только три, наиболее характерные для публикуемого фрагмента романа. Разумеется, в будущем «академическом» издании «Веревочной книги» тот же текст (и примечания к нему) может быть представлен в несколько отличающемся виде.
И наконец, хотелось бы выразить благодарность сыну и наследнику писателя Дану Горенштейну (Берлин) за его согласие на эту публикацию, а также Ларисе Щиголь (Мюнхен) и Ольге Юргенс (Ганновер), поделившимся письмами Фридриха Горенштейна и воспоминаниями о нем.
Фридрих ГОРЕНШТЕЙН
Крим-брюле, или Веревочная книга
(Libro de cuerda)
Verba volant, scripta manent — слова улетают, то, что написано, остается.
Что написано пером, не вырубишь топором.
Русская история до Петра I — сплошная панихида, а после Петра I — сплошное уголовное дело.
1
Avis au lectеur — «к сведению читателя» — употребляется, когда хотят подчеркнуть что-нибудь в тексте. Впрочем, этот термин французской словесности ныне почти не употребляется, в отличие, например, от латинского post scriptum, p.s. — после написания, но более в эпистолярном жанре. В романах же заменен греческим «эпилог» — «после слов». Меж тем всякий текст, частного ли письма, многотомного ли романа, нуждается в определенных устоявшихся условностях между пишущим и адресатом или адресатами, условностях, облегчающих и организующих взаимопонимание, которое, как известно, нелегко, а случается, и невозможно. О невозможных случаях говорить не буду, но и возможные случаи требуют постоянного душевного напряжения со стороны пишущего, ибо не всегда пишущий находится во взаимопонимании даже с самим собою. Случается, что, убеждая в чем-либо других, он тем убеждает и себя, ибо писатель есть первый свой читатель. Иногда приходится прибегать для подобных целей к предисловию, когда разъяснение и убеждение особенно необходимы. Но это — в крайнем случае.
Достоевский, этот большой мастер внушений, разъяснений и литературных скандалов с оппонентами-читателями и с самим собой, прибегает к предисловию только три раза. В «Дневнике писателя» за 1876 год он даже признается: