Криминальное средневековье

Потому что мало ли – вдруг он попадет в неприятную ситуацию где-то далеко от родного дома, где его плохо знают. Подумают, что он лишился уха за какое-то преступление, и он сразу окажется человеком с дурной репутацией, что чревато окончанием жизни на виселице.

Впрочем, не только в нашей стране суровость законов часто компенсировалась необязательностью их выполнения. Про то, что почти все решившиеся на Божий суд проходили ордалии успешно и почему так получалось, я уже писала. Разумеется, у суда присяжных процент оправдательных приговоров был гораздо ниже, но тут опять же напоминаю, что Божий суд назначался только в самом крайнем случае, и таковых было на всю страну максимум несколько десятков в год, тогда как суд присяжных разбирал все уголовные дела.

«В период с 1300 по 1348 год, в ходе опроса, проведенного в пяти округах и включавшего 16 365 уголовных обвинений, среднее число обвинительных приговоров составило 25 процентов», – пишет Барбара Ханавальт[73]. Цифра достаточно невелика, ведь не надо забывать, что коронерское жюри еще до суда отсеивало всех, кого, по их мнению, схватили по ошибке, и осуждали 25 % от числа тех, кого на предварительном слушании уже сочли подозрительными.

Добавлю, чтобы не возвращаться к этой теме, что, когда судили духовенство, обвинительный приговор выносился уже не в 25 %, а в 64 % случаев. Объяснение этому простое: присяжным не было необходимости их щадить, поскольку все прекрасно знали, что они воспользуются привилегией духовенства и наказание им будет назначать церковный суд, а следовательно, виселица или увечье им не грозят. Поэтому в ситуациях, когда мирянина бы пожалели, учли молодость и другие смягчающие обстоятельства и оправдали (потому что с альтернативами было туго – или повесить, или отпустить, третьего не дано), клирика спокойно признавали виновным. Тем более что духовенство редко судили за мелкие преступления, в основном, судя по судебным реестрам, их обвиняли в грабежах и кражах со взломом. Процент судимых за убийства и изнасилования у клириков был примерно такой же, как у мирян.

Это вообще очень интересная тема, потому что, с одной стороны, можно предположить, что эти 64 % и есть реальная цифра виновных. То есть в случаях с мирянами присяжные по разным соображениям, но в основном из-за чрезмерной жестокости наказаний, оправдывали больше половины виновных. А с другой стороны, все та же привилегия духовенства, от которой английские власти сумели окончательно избавиться только в XVI веке, после Реформации, приводила к тому, что некоторые предусмотрительные профессиональные преступники действительно формально работали где-то при церквях, чтобы иметь иммунитет против виселицы. Плюс любые образованные преступники тоже пользовались этой привилегией, причисляя себя к духовенству и таким образом избегая высшей меры.

Тяжкие преступления: измена

Возглавляла список тяжких преступлений, конечно же, государственная измена. На нее даже привилегия духовенства не распространялась. Фактически это первое преступление, которое вообще стало считаться тяжким – его отделили от остальных еще при англосаксонских королях. Нормандская династия была с ними в этом полностью согласна, поэтому в дальнейшем законы о государственной измене только ужесточались.

Периодически доходило до абсурда: обвинение в измене выдвигалось за все, что хоть как-то умаляло достоинство короля или его прерогативы. Например, в 1348 году, в правление Эдуарда III, некий сэр Джон Герберг был признан предателем, хотя по сути то, чем он занимался, было просто разбоем на большой дороге. Однако суд постановил, что, раз он использовал доспехи и оружие и требовал с захваченных людей выкуп, это было не просто разбоем, а ведением несанкционированной войны, следовательно, он «узурпировал, нарушив королевское величие, королевскую власть». С другой стороны, иногда у короля просто не было других возможностей справиться с распоясавшимися баронами и рыцарями, потому что по обычным уголовным статьям осудить их было слишком сложно.

Сожжение еретиков. Миниатюра. XIV век

Но иногда короли действительно злоупотребляли статьей об измене: еще раньше, в правление Эдуарда II, печально известного своей любовью к фаворитам, которая привела его к злоупотреблениям, конфликту с женой и сыном, войне с баронами и, наконец, к подозрительной смерти, по статье об измене вообще хватали всех, кто вызвал королевскую немилость или на чьи земли позарились эти самые фавориты.

В правление Эдуарда III, когда он наводил порядок в королевстве после «черной смерти», наконец был принят Статут об измене 1352 года, который до сих пор смущает и историков, и юристов, потому что он умудряется, с одной стороны, сузить и точнее сформулировать понятие измены, но одновременно его расширить. Убрать бардак и злоупотребления в этом вопросе, но при этом дать королевской власти новые возможности в борьбе против баронов.