— Прикури мне сигарету, — подает голос Наташка. Строго говоря, эта просьба только звучит так коротко. На самом деле подразумевалось, что я возьму сигарету, прикурю, поднесу к ее губам, а потом буду еще подставлять пепельницу, чтобы моя красавица не обсыпала себя и подушку.
Все это чистой воды капризы. Я, например, когда курю в постели, просто ставлю пепельницу себе на грудь. Наталье этот вариант не подходит: хрустальные пепельницы очень холодные, пластиковые — слишком легкие и неустойчивые.
Пока я достаю сигарету и шарю по трюмо в поисках зажигалки, моя красавица поднимает голову и смотрит на меня, подперев щеку кулачком. Влажная прядь прилипла ко лбу, тушь под левым глазом размазана длинным следом до самого уха.
— Какое блаженство! — произносит она и сама берет у меня зажженную сигарету.
— Согласен, — говорю и закуриваю сам.
— Согласен! — недовольно фыркает она. — Тоже мне, романтик!
Да, я не романтик. Это мы уже обсуждали. И она не упускает случая попенять мне за это. Ну, скажите на милость, какой смысл запоминать и старательно держать в голове первую встречу, со всеми подробностями и нюансами, первую фразу, первый поцелуй. Добро бы, если бы список этим и ограничивался. Так ведь нет! Нужно помнить с точностью энциклопедического словаря все встречи, все фразы, все поцелуи, рукопожатия, факты наступления на ногу, ссоры и когда во что она была одета. Проэкзаменовать тебя могут в любой момент, и, если что не так, — кровная обида. Какое счастье, что я могу благополучно сослаться на пробелы в памяти! По-моему, документально подтвержденная амнезия — важная составная счастливой семейной жизни.
— Радость моя, — дотягиваюсь до ее бедра и примирительно поглаживаю нежную кожу, — ну ты ведь знаешь, как я тебя люблю. Я же прошел огонь и воду, чтобы встретиться с тобой…
Наташка выпускает в потолок длинную струю дыма. Непонятно, как это переводится на нормальный язык. На всякий пожарный, продолжаю гладить.
— Страшно подумать, что я мог бы тебя потерять, — говорю я медленно, нараспев. Во-первых, я не Сирано, чтобы воспевать свою единственную ночь напролет, во-вторых, так ей быстрее надоест слушать.
— Есть хочу. — Тема любви и верности ее больше не интересовала.
— Пойдем позавтракаем.
— Еще рано. — На всякий случай она смотрит на часы. — Все закрыто.
— Можно пойти на рю де Виенн. Пока оденемся, пока дойдем, как раз…
Она смеется. Ей не нравится мое произношение.
— Что опять? — спрашиваю, заранее зная ответ.
— У тебя «рю» звучит как вторая половинка нашего «хрю».
Парирую:
— Вашего «хрю»?
Все равно она смеется надо мной. А мне нравится, как звучит французский. Нравится произносить что-то на французском. Жаль, что мой словарный запас составляют пока в основном названия улиц и блюд.
— А мне нравится французский, — говорю я вслух.
— Ну, если хочешь, можем пожить здесь еще. В чем проблема! Теперь уже все позади, мы, слава богу, встретились…
Неожиданно она переворачивается и приподнимается на локтях.
— Слушай, — говорит она тоном, каким произносят «я сдаюсь» люди, не отгадавшие загадку, — но я никак не могу понять, почему ты не поехал автобусом. Решил не рисковать? Или интуиция?
В ожидании ответа она замолкает, и в номере воцаряется тишина. Удивительная тишина. У нас так тихо не бывает даже по ночам: то что-то проедет, то загундосит чья-нибудь сигнализация, то донесется откуда-то песенка из полутора нот. А здесь… Европа, словом. Цивилизация. Единственный звук — капает вода из крана.
Не спешу с ответом. Думаю, что бы соврать поудачней. Правду я успею сказать сразу и без подготовки. Думаю и считаю падающие капли. Успел насчитать шесть, когда Наталья не выдерживает.
— Ну, так что? — нетерпеливо скребет она ноготком по моей руке. — Интуиция?
Черт его знает почему, решаю сказать, как есть.
— Я забыл.
— Что забыл? — Она не может понять, как все просто. Начала лихорадочно перебирать в уме детали нашего плана, пытаясь привязать к чему-то мое «забыл».
— Все забыл, — говорю просто. — И про поезд, и про самолет.
Нижняя губа у нее отвисает, и изо рта начинает сочиться сигаретный дымок. Она делается похожей на дракона из какого-то мультика. Лежит себе, пускает дымок.
— У тебя был… — Она еще не может поверить. — Твой этот… провал?
Киваю покаянно:
— Точно. От твоей пилюли произошло короткое замыкание, и два дня — коту под хвост. Как отрезало.
— Ни фига себе! — Наталья снова опрокидывается на спину и глубоко затягивается.
Я гашу свою сигарету и иду в ванную закрыть кран. Когда возвращаюсь, моя красавица сидит по-турецки, прикрыв ноги простыней. Мне кажется, она комплексует из-за того, что у нее узкие бедра. Зря. Будь я Создателем, я бы лишь чуть прибавил ей грудь: слегка покруглей и чуть побольше соски. А то она смахивает на подростка. Бедра ведь разойдутся после родов, а… хотя и грудь, наверное, станет побольше. Нет, пусть она остается такой, какая есть, красавица моя…
— Так ты потому был такой странный, когда звонил? — встречает она меня вопросом.
— В общем, да. — Сажусь на кровать. — А что ты так разволновалась-то?
— Значит, ты даже не знал, где я и где меня искать?
— Увы.