Купить еды тоже не составляло труда: подошел к магазину или забегаловке, ткнул пальцем в нужное блюдо, протянул деньги. А вот с ночлегом беда. Не знаю почему, но я опасался ночевать в отелях. Предъявлять паспорт со своим настоящим именем мне не хотелось. Мало ли, насколько длинные руки могли оказаться у моих российских «друзей»! Так что спал я, считай, на ходу: сидя на остановке, стоя у обочины с поднятой рукой, шагая пьяной поступью по краю шоссе.
Вымотанный до предела и истерзанный недосыпанием, я поначалу крепился, стараясь сидеть в гостеприимном салоне, демонстрируя бодрость и любезность, но вскоре откровенно ломался и засыпал. В конце концов, мои потуги выглядеть воспитанным не имели никакого смысла. Будь у меня возможность развлечь кого-то беседой или анекдотом — это одно. Но я не говорил ни на одном языке, кроме родного, не пел, не показывал фокусы. Так что я закрывал глаза и ронял голову, едва захлопывал за собой дверцу.
Единственная удачная ночь — переезд с какими-то хиппи до Гааги. Битком набитый микроавтобус показался мне самым комфортабельным салоном. Я просто рухнул вдоль стенки, забившись в щель за тяжелым ящиком, и уснул, не обращая ни малейшего внимания на гвалт, музыку и возню, не прекращавшуюся до самого утра. Никогда не спал так крепко и сладко.
Но в Париж я вошел пешком. Близость заветной цели придала мне сил, и я едва не бежал по указанному мне водителем трейлера пути. Его путь лежал в объезд столицы, но, прощаясь, он несколько раз показал пальцем на дорогу, с которой сворачивал, и произнес волшебное «Пари».
Зайдя в какой-то бар, я дал последний сеанс пантомимы, размахивая заначенной на этот случай двадцаткой и объясняя, что хочу позвонить. Стоявшая за стойкой мадам, крушившая своими габаритами все стереотипы о стройности и миниатюрности парижанок, демонстративно морщила нос, и так достаточно напоминавший пятачок, пока я не объяснил ей в самых красноречивых и изысканных жестах, что она может оставить все двадцать баксов себе за один-единственный звонок по ее телефону, который не стоил этих денег даже вместе с кабелем и розетками. Спрятав мои баксы в стол, хозяйка поставила передо мной аппарат.
Я набрал номер отеля «Модерн» и чуть не заплакал от счастья, услышав голос Лиз.
— Лиз? Мадемуазель Лиз? Это я, турист из Москва!
— А, да-да. Добрый день.
— Попросите мадам Нину Полеску.
— Минуточку, мсье.
Я дошел! Я добрался, черт возьми! И мне совершенно наплевать, что на меня косятся барменша и сидящие вдоль ее полированной стойки посетители. Я, наверное, похож на бомжа: небритый, нечесаный, мятый, словно меня постирали целиком, выжали, но забыли погладить. Бомжи в Париже зовутся клошарами. Так что я уже клошар. Похож на клошара. Плевать! Я заплатил за этот звонок, а если на меня будут так коситься, я завтра же выкуплю эту забегаловку и выгоню барменшу с работы к едрене фене. Так и скажу ей: «К едрене фене!» Пусть копается в словарях и выясняет, что это значит…
— Алло?
— Наташка! — Я задохнулся от восторга.
— Олег! Где ты? — Голос взволнованный, испуганный.
— Я здесь, солнце мое!
— Где? Где «здесь»?
— Хрен его знает где, но я в Париже. Я точно в Париже! Слышишь?
— Слышу. Господи, какой ты молодец! Откуда ты звонишь?
— Из харчевни из какой-то.
— Передай трубку хозяйке или кто там из персонала…
Передал. Передал и смотрел, слушал, как эта толстуха с ручищами-клешнями ворковала в трубку, объясняя, где находится их долбаный кабачок, в котором так не любят небритых русских, унесших свои усталые ноги от своей русской мафии.
Трубка вернулась ко мне, и я выслушал нехитрые инструкции, как добраться до отеля. Оказывается, Наталья жила в двух шагах от того самого Клиши. Крутой, должно быть, отель.
Наталья уже попросила барменшу вызвать для меня такси, так что мне оставалось сделать лишь то, чем я занимался последнюю неделю: сесть в машину и ждать, пока предложат выметаться.
Со своей ролью я справился, благо недельная тренировка принесла свои плоды. Не поверите, но я благополучно заснул, приложившись виском к стеклу, и оттого заключительная часть моего путешествия стала окончательно похожа на сказку.
Открыв глаза, я увидел Наташку.
Она встречала меня уже с сумкой на плече, так что изучить апартаменты «Модерна» мне не пришлось. Мы поехали в другой отель, где должны были по Натальиному плану прожить несколько дней до отъезда из Парижа.
Она попыталась, насколько смогла вжиться в новый образ, стать хоть сколько-нибудь другим человеком, но удалось ей это плохо.
Не было больше балахона, джинсов и кроссовок. Было нечто более классическое, но кофта, как всегда, на несколько размеров больше, и рукава, как и прежде, собраны на локтях в огромные гармошки. Нет, милостивые государи, моя Наташка, пусть и одетая по буржуйской моде, оставалась моей Наташкой. С той лишь разницей, что в кармане ее лежал изящный бумажник, купленный неподалеку, в «Galeries Lafaette», а в бумажнике, в специальных кармашках, — две кредитные карточки на не очень круглые, но достаточно внушительные суммы.