Криптонит (СИ)

Он не должен был мазать меня насмешливым взглядом, будто ему очень нравилась эта игра — он должен был отчитать меня, должен был отправить меня к директору, много что «должен был».

— Чего вы от меня добиваетесь? — резко спросила я, взмахнув волосами и подняв подбородок. Голос у меня почти дрожал — если нет, так дрожало нутро.

— Ты о чём, Юдина? — он усмехнулся так, будто мои вспышки ярости нравились ему. И я чувствовала, чувствовала что-то близкое к интересу в его глазах. Что-то близкое к интересу, когда он смотрел на мои пальцы, на мою шею, на мои волосы. А я ненавидела неопределённость. Между нами она висела в воздухе знаком вопроса.

Он смотрел так, будто ждал этой вспышки ярости. И это было так неправильно.

Мне хотелось поставить точку после первой буквы его имени, выставить его за скобки, потому что я не могла вынести его всего, целиком, не могла ни слышать, ни смотреть на него, а он как назло, как в насмешку, пихал целого себя мне в сердце, как пули.

Девятнадцать граммов железа — и в сердце.

Я злобно затушила сигарету носком ботинка и ушла, не сказав ни слова. В спину меня ударило его хмыканье.

Мне так хотелось показать ему средний палец, что я еле сдержалась.

Комментарий к О неправильных шкурах, «но», сигаретах и сплетнях

хей, привет, это опять я. и мне очень интересно: как вам юля? какой вы видите её, как вы к ней относитесь? как вам физик?

давайте поболтаем.

========== О погрешностях, первых влюблённостях и поражениях ==========

Я раньше не задумывалась о любви. Я знала, что любовь числилась в списке психических заболеваний, знала, что любовь — как маленькая погрешность, которая портит точную и ровную статистическую вероятность. Погрешность, которую редко учитывают.

А зря. Потому что маленькая погрешность, которую игнорируют, может превратиться в огромную катастрофу.

Утром того дня — дня икс — меня мутило так, как ещё никогда до этого. Я скручивалась в морской узел над унитазом, выносила мозг Ире, которая пыталась запихнуть в мой рюкзак побольше бутербродов, переделывала макияж три раза, потому что периодически меня накрывало нервами, и из глаз катились слёзы; прокручивала в голове презентацию и вскрикивала, когда забывала слова.

День конференции.

— Меня тошнит, — жалобно пропищала я, тоскливо глядя в окно машины Гены на серое небо и деревья, сливающиеся в ржавое пятно.

— Влюбилась, что ли? — весело спросил Гена. — Бабочки мешают?

— Какие бабочки, Гена? — со слабым, но всё же негодованием спросила. Я не могла сосредоточиться — в голове был туман, а в теле колко и тяжело, как будто сквозь него пропустили высоковольтное электричество.

— Ты как будто не на конференцию едешь, а на свадьбу. Твоя мать когда на свадьбу с Евгеньком ехала — так же тряслась и истерила, все нервы нам измотала. Когда она в ЗАГСе сказала нет, мы думали, твой дед до небес взлетит, — на лице Гены бродила лёгкая, полугрустная улыбка, возникающая каждый раз, когда он вспоминал маму. Он единственный, кто вспоминал о ней хорошее.

Так кем она была — моя мама? Хорошим или плохим человеком?

Я посмотрела на своё белое платье со строгим чёрным воротником. И фыркнула. Если замуж, то только за физику. Свадьба — слишком большая погрешность.

— Как же они тогда оказались с папой женаты, если она сказала нет? — отстранённо спросила я, следя за скатывающейся по лобовому стеклу каплей. Её тут же стёр дворник, не дав дожить свой век тихо.

— Она умоляла твоего деда забрать её оттуда, — хохотнул Гена. — Тогда твой папа и полысел — за один день. Чего мы только не делали, чтобы уговорить её — говорили, что всё уже готово, ресторан, лебеди эти дебильные. Она всё ни в какую — сбегу да сбегу. Уговорил её дед.

— Дед? Он же ненавидит папу, — из моего рта вырвался смешок.

— Он хотел её наказать. Сказал, что она совершила ошибку, до конца своих дней будет о ней жалеть, поэтому помогать он ей не будет. Он же говорил — она не послушала. Про фамилию говорил - ну, ты его знаешь. Если она Юдина, значит, должна идти до конца.

Юдина. Это фамилия деда. Мама после свадьбы не поменяла её и передала мне.

Это было похоже на деда. Он не прощает ошибок. И я считала это справедливым — поэтому так боялась ошибаться.

А что, если я всё же это сделаю? Он вычеркнет меня из семьи, как маму?

Я пыталась её ненавидеть, пыталась быть её противоположностью. Но проблема была в том, что мне всё равно постоянно говорили, как я на неё похожа, что бы я ни делала.

Машина остановилась возле школы, и я сделала глубокий вдох. Я должна была собраться — направить всё своё электричество в венах так, чтобы их убило током.

Я собралась выходить, но Гена дёрнул меня за руку.

— Не волнуйся, доця. Всё у тебя получится. Не показывай им свой страх — они как псины. А ты у нас и так королева, и они это поймут.

Утром Ира не сказала мне ничего, кроме сухого пожелания удачи, отец и вовсе спал. И мне не нужны были подбадривания, комплименты тем более — их в моей жизни было так мало, что после них у меня крутило живот, словно я съела что-то не то. И я неловко улыбалась, мечтая раствориться в воздухе. Я терпеть не могла ласковые слова.