— Возникли дела. Не успел предупредить, извини, — а вот в его голосе слышно абсолютное равнодушие — и немного смятения, которое у нормальных людей должно было быть раскаянием.
— Какие дела? Ты хоть раз скажешь, что это за дела такие?!
Молчание. Она издала смешок.
— Блять, Саша, это смешно, правда.
— Я сразу сказал, как это будет. Тебе вроде это подходило — просто общение и хорошее времяпровождение. Я не знаю, чего ты теперь…
Он будто правда не знал, что сказать. Будто разговаривал человек и заглючивший робот.
— Не до такой же степени «просто общение»! Я взрослая женщина, мне нужны нормальные отношения, а не вот это вот всё!
— Поздравляю. Можешь найти себе того, кто тоже этого хочет, — теперь в его голосе звучал холодок и ирония.
Молчание. Она не знала, что сказать. Не знала, как достучаться.
Я тоже помнила это чувство — ты будто стоишь перед стеной, к которой никак не подступиться, и не знаешь, что делать.
— Ты серьёзно? — спросила она, не веря. А потом хмыкнула. — Замечательно! Желаю тебе удачи.
— Тебе удачи, чтобы разобраться наконец в себе, — он всё-таки не мог удержаться от ленивого сарказма — так, будто он знал все её слабые места, но ему не нужно было в них бить. И он делал это легонько. Препарировал лениво.
Послышались шаги, так что я лихорадочно побежала в туалет.
И, прислонившись к холодной стене, не удержалась от того, чтобы улыбнуться.
От злого, проникнутого ядом торжества. Это были плохие эмоции — радоваться чужой проблеме. Радоваться своим чёрным сожжённым сердцем, что она выбежала из его кабинета в слезах, а он не побежал за ней. Он никогда не бежал за кем-то.
Но это было нормально для меня — испытывать плохие чувства, потому что меня всегда считали плохой.
И я всегда была в этом абсолютно искренна.
Я много раз представляла их отношения, думала, как они выглядят, как они ведут себя друг с другом. Насколько страстно целуются? Ругаются ли они? Чем она лучше меня? Меня били эти вопросы будто хлыстом — потому что я знала: всем. Не только возрастом. И тогда мне хотелось снять с себя шкуру. Но я продолжала быть в этой своей дурацкой шкуре, воюя со всем миром, даже если все вокруг говорили, как я была не права. Слабоумие и отвага.
Я много думала об их отношениях.
Но тогда почему-то в голове у меня был только один вопрос. Лечила ли она его кактус, как я?
Новый год наступил слишком быстро — я снова потерялась в пространстве. В школе у нас устраивали дискотеку для старшеклассников, и я не хотела идти. Я почти покрылась плесенью в своей комнате и планировала гнить и дальше. В последние две недели — как раз когда нас загружали контрольными, а в головах у моих одноклассниках были только тусы, хаты, гирлянды и серпантин — я даже пить не хотела. Я от всего устала.
Но Вера и Насвай уговорили меня, и я, покорная, согласилась. В самом деле, почему нет?
Мы с Верой, как истинные представительницы нашего бунтарского подросткового прошлого, нарядились шалашовками. В короткие юбки (и пофиг, что на улице двадцатиградусный мороз, а я ещё нацепила на себя колготки в клеточку — и Ира вполне заслуженно посмотрела на меня, как на дуру), в ботфорты, накрасили губы яркой помадой и разрисовали глаза — ну не чуда ли, а?
Я помню, как мы стояли возле зеркала и вполне серьёзно обсуждали, кому что лучше надеть, чувствуя себя взрослыми и красивыми. С крылатым чувством предвкушения мы сделали фотографию — и на неё каким-то боком залезло смешное лицо Насвай, которая была… Насвай.
А потом Гена отвёз нас в школу. Мы слушали его шансон, смеялись, подпевая, и краем глаза я видела, как Гена тоже улыбается, потому что впервые за последнее время я была весёлой.
— За женихами поехали? — спросил он, когда девочки уже вышли из машины. — Нарядилась ты… будь здоров.
— Блин, Гена, вечно ты! — я была в настолько хорошем настроении, что не стала злиться, а лишь рассмеялась. И вдруг. Я увидела его полные любви глаза, и неожиданно порывисто обняла его. — Не говори Ире, если я буду пьяной! Всё, пока!
И выпорхнула из машины в мороз, уже не слышав, как он смеётся мне вслед и качает головой.
Наверное, в его памяти я навсегда осталась таким порывом, такой вспышкой. Или же маленькой девочкой, которая сидит на его плечах и показывает пальцем на слона в зоопарке.
Школа была полутёмной, украшенной во всякие снежинки и мишуру, но совсем не пустой. Старшеклассники радостно прятали по туалетам алкоголь. Трудовик, пускающий всех в актовый зал, откуда уже доносилась громыхающая музыка, нарядился в Деда Мороза и уже сам был, похоже, навеселе. Елена Викторовна, глядя на то, как он каждые пять секунд закатывается в мелком хохоте, лишь закатывала глаза, но украдкой улыбалась. Позже они уйдут в учительскую — справлять Новый год шампанским и жаловаться на нас, напившихся у них под носом.