Криптонит (СИ)

Наверное, в этот момент всë было решено. В тот момент, когда я смотрела на него несчастно, а он — с сопротивлением, которое ломалось с прямой пропорциональностью. Чем дольше, тем быстрее. Это всегда ощущалось как борьба в нëм и сбой. Задавленная злость на ситуацию, которая резко проходила, стоило ему посмотреть на меня, и он долго искал еë остатки в себе. Не понимал, почему, почему. Самостоятельно выращивал, еще пытаясь сопротивляться.

Но: он все-таки подошел ко мне.

Всë-таки оказался в моëм пространстве, и это ощущалось как самый необходимый выдох перед поражением.

Я не могла этого вынести. Не потому что боялась. Не потому что он был мне противен.

Он смотрел с тем самым сопротивлением, с теми скрытыми лезвиями, словами, которые я почти что слышала: «Надо умнее быть, Юдина, глупая, блять, глупая… »

Я знала, что он собирался это сказать, но, оказавшись рядом, вдруг замолчал, будто перехотел. Забыл об этом.

У него поменялся взгляд. Он смотрел на моë лицо, спускаясь от глаз к припухшим губам, приподнимая за подбородок, осматривая опять же на предмет повреждений. Смотрел как будто видел впервые, и ему стало вдруг резко так интересно, будто перемкнуло провода. Будто ему действительно это надо. Неконтролируемый исследовательский интерес посмотреть на меня, будто вблизи я становилась совсем другой.

Все становилось другим — даже воздух. И он становился другим.

— Уйдите, пожалуйста, уйдите, — шептала я, закрывая глаза, пытаясь сдержать выкатывающиеся из них слëзы. Не получалось, и это было невыносимо.

И вот тут я увидела, что его перемкнуло.

Он взял моё запястье и увидел на них покраснения, которые постепенно наливались фиолетовым.

Из глаз, полных ядовитой ртути, исчезли мечи и лезвия, став бесполезными. Исчезло сопротивление, будто его ударило что-то более сильное.

Появилось что-то другое. Неисследованное.

Он смотрел, смотрел, смотрел, будто всё, что было до, стиралось; а я чувствовала себя всë более беспомощной.

— Почему? — только и спросил он, убирая руки и отходя чуть дальше.

— Вы… наверное, думаете, что… это не из-за вас. Я не специально, — я толком не могла выразить свою мысль и только задыхалась. Меня выставили напоказ. Меня обнажили.

И я всё равно хотела его ближе, потому что одной мне было слишком беззащитно. Дура.

— Я так не думаю, — только и сказал он, отводя взгляд в сторону будто бы панически.

Мне было настолько плохо, что я не думала. Я не знала, почему моë тело решило, что ему можно доверять. Почему оно решило сделать это.

Но я ткнулась лбом в его грудь и задышала.

Я не прикасалась к нему, и он не прикасался ко мне. Мы будто замерли. А потом я обняла его за шею, еле прикасаясь к воротнику его рубашки, будто зная, что ворую что-то, чего мне нельзя и мне сейчас за это отрубят руки. Но он не отрубил. Он протянул было руки — наверное, чтобы оттолкнуть меня, но прикоснулся к моим локтям, и… так и оставил их там. Еле касаясь меня с непонятной осторожностью, на которую вообще был не способен и которую не должен был отдавать мне.

Недообъятие, лишь на половину. Всегда недо.

— Хочешь уйти отсюда? — спросил он. В его голосе не было иронии. Я ни разу не слышала, чтобы он с кем-то так разговаривал. Наверное, всë по-другому ощущается, когда ты слышишь сердце человека и его дыхание. Я чувствовала его живым. Чувствовало его дыхание - такое живое, настоящее, враз делающее меня жадной.

Его будто коробило это и сбивало с колеи, это была дезориентация и лёгкая паника.

Будто я стала исключением из его компьютерной матрицы, и это было… странно. Ещë пока непонятно, но.

«Хочешь это недоспасение?»

И я кивнула.

========== О мотоциклах, искринках в глазах и моментах, которые меняют всё ==========

Это мог бы быть тот самый киношный момент, над которыми я до того всегда смеялась — он везёт меня на мотоцикле, а я прижимаюсь к нему со спины. Нет, правда, от таких оригинальных сюжетных поворотов у меня была одна реакция — закатывание глаз. Она обязательно в его кожаной куртке, а он обязательно плохиш.

У нас всё было не так. На мне была моя собственная куртка, шлем, который он натянул на меня, а я была не в состоянии сопротивляться и лишь растерянно смотрела на его внимательное, сосредоточенное лицо. Он спокойно смотрел на дорогу, ведя мотоцикл очень аккуратно, — и в этом не было ничего от плохиша. И ещё мои пальцы кололо от декабрьского мороза.

Я бы посмеялась, правда, потому что в этом было нелепо всё.

Мы вышли из школы, я — оглушённо-растерянная; он — как всегда, предельно собранный, на первый взгляд. Я бы поверила, если бы он не уронил на лёд ключи, тут же буркнув: «Блять». Я уже привыкала к его единственной эмоции, он — видимо, к моему присутствию. Если бы ещё не ощущалась эта электрическая проволока вокруг.

— Серьёзно? Мотоцикл? Зимой?

— Машина. Сломалась, — с досадой скрипнул он зубами и скосил на меня взгляд: «Я не думал, что со мной будет ещё один груз, не ждал этого бедствия». — Я не депрессивный японист, который хочет сдохнуть на дороге.