Криптономикон

Если он будет спать днем, городские зеваки увидят, что антенна не поворачивается. Это плохо. Однако если он будет спать ночью, когда немцы отражают радиосигналы от ионосферы, связывая подлодки в Северной Атлантике с базами в Бордо и Лорьяне, по-настоящему серьезный наблюдатель (скажем, страдающий бессонницей слуга или немецкий шпион, притаившийся с биноклем в скалах) заподозрит, что неподвижная антенна – всего лишь ширма. Поэтому Уотерхауз спит пару часов на рассвете и пару на закате, а это не на пользу здоровью. Когда же он просыпается, ему совершенно нечего делать, кроме как просиживать за пультом восемь-двенадцать часов кряду, смотреть, как клубится морозный пар изо рта, вертеть антенну и вслушиваться – в тишину!

Он честно признает, что это свинство: жалеть себя, когда другие гибнут на фронте.

Ладно, так чем же заняться, чтобы не сойти с ума? Свои действия он знает назубок: направить антенну примерно к западу и поворачивать туда-сюда по убывающей дуге, якобы ловя подводную лодку, потом на время оставить так и несколько раз присесть для согрева. Он сменил флотскую форму на одеяние из теплой йглмской шерсти. Время от времени, через совершенно непредсказуемые промежутки, врывается кто-нибудь из слуг с кружкой бульона или чая или просто узнать, как дела, и сообщить, как им все тут гордятся. Раз в день он пишет стопку галиматьи – якобы результаты – и отсылает на военно-морскую базу.

Остальное время Уотерхауз думает о бабах и о математике. Одно мешает другому. Особенно после того, как пятидесятилетнюю многопудовую повариху Бланш прихватывает не то водянка, не то подагра, не то какая-то еще шекспировская хворь и на ее место берут молоденькую хорошенькую Маргарет.

От Маргарет голова окончательно идет кругом. Когда совсем невмоготу, он направляется в уборную (куда слуги не могут ворваться в неподходящий момент) и берет дело в свои руки. Однако Уотерхауз еще на Гавайях узнал, что самому – не то, что по-настоящему. Эффект слишком скоротечный.

Пока эффект еще сказывается, он успевает всерьез вгрызться в математику. Алан передал ему кое-какие свои заметки по избыточности и энтропии в связи с шифрацией голоса, которой занимается в Нью-Йорке. Уотерхауз прочитывает их и доказывает несколько симпатичных лемм, которые, увы, нельзя отослать Алану, не пренебрегая здравым смыслом и режимом секретности. Покончив с этим, берется за теоретическую криптологию. Поработав в Блетчли-парке, он понял, как мало пока разработана эта наука.

Немецкие подлодки слишком много болтают между собой, и командование немецкого флота отлично об этом знает. Спецотделы давно требовали усилить секретность и своего добились: немцы взяли на вооружение четырехдисковую «Энигму», чем на год посадили весь Блетчли-парк в лужу…

Чтобы принести Уотерхаузу еду, Маргарет должна идти через двор. Щеки ее успевают раскраснеться от мороза, пар изо рта окутывает лицо шелковой вуалеткой…

Лоуренс, прекрати! Тема сегодняшней лекции – четырехдисковая «Энигма», которую немцы зовут «Тритон», а союзники – «Акула». Используется со 2 февраля прошлого (1942) года, и только 30 октября, когда нашли севшую на мель немецкую подводную лодку U‑559, в Блетчли-парке появились данные, необходимые, чтобы взломать шифр. Две недели назад, 13 декабря, Блетчли-парк наконец расколол «Акулу», и внутренние переговоры немцев вновь стали для союзников открытой книгой.

Первым делом выяснилось, что немцы взломали коды торгового флота и весь год знали, где искать конвои.

Все это Лоуренсу Притчарду Уотерхаузу передали несколько дней назад в сообщении, зашифрованном с помощью одноразового блокнота. Передали, потому что возник вопрос из области теории информации, то есть по его части: как скоро можно заменить взломанные коды, не показав немцам, что мы раскололи «Акулу»?

Уотерхаузу не надо долго ломать голову, чтобы понять: игра крайне рискованная. Единственный выход: сфальсифицировать некий инцидент, объяснивший бы немцам, почему мы внезапно разуверились в своих кодах. Он пишет записку Чаттану и начинает шифровать ее с помощью одноразового блокнота.

– У вас ничего не случилось?

Уотерхауз вскакивает и стремительно поворачивается. Сердце бешено стучит.

Это Маргарет. Она стоит, окутанная вуалью собственного дыхания, поверх платья и фартучка серое шерстяное пальто, на руках, которые держат поднос с чаем и булочками, серые вязаные варежки. Шерстью не закрыты только лицо и щиколотки. Щиколотки точеные; Маргарет не считает зазорным носить высокие каблуки. Лицо никогда не видело прямых солнечных лучей и вызывает в памяти взбитые девонширские сливки, посыпанные розовыми лепестками.

– Ой, позвольте я возьму! – выпаливает Уотерхауз и бросается вперед с неловкостью, рожденной страстью и переохлаждением.