Криптономикон

После школы Шафто обнаружил, что у огнестрельного оружия много общего с пилами. Винтовки и автоматы стреляют, однако дают отдачу, нагреваются, пачкаются, заклинивают. Другими словами, стрелять они могут, однако с определенной натугой, которая их рано или поздно доканывает. «Виккерс» в кузове отличался от остального стрелкового оружия, как пилорама от остальных пил. «Виккерс» охлаждался водой. У него был радиатор. Инфраструктура как у пилорамы – и целая команда обслуги. Как только эту махину запускали, она могла стрелять сутками без передышки, только подавай ленты. После того как рядовой Микульский открыл огонь из «виккерса», несколько бойцов подразделения 2702, не желая отставать, принялись постреливать по немцам из «томми», но выходило до того жалко, что они перебрались в канаву, закурили и стали смотреть, как «виккерс» методично убирает с дороги заграждение. Сперва Микульский тщательно поливал немецкие машины, поводя «виккерсом» вправо-влево, как огнетушителем. Потом сосредоточился на определенных частях заграждения, за которыми могли укрываться люди, и разнес машины так, что стала видна другая сторона. Он срезал несколько придорожных деревьев, за которыми, возможно, прятались фрицы, затем выкосил примерно пол-акра травы.

К этому времени стало видно, что несколько фрицев отбежали за пригорок справа от дороги и постреливают оттуда, поэтому Микульский направил ствол круто вверх и дал очередь в небо. Пули, как минометные снаряды, посыпались по другую сторону пригорка. Ему не сразу удалось подобрать нужный угол, но потом он методично удобрил пулями все поле, как человек, поливающий газон. Один из британских авиадесантников даже прикинул на коленке, как долго Микульскому придется стрелять, чтобы достичь нужной плотности – скажем, пуля на квадратный фут. Когда вся территория оказалась засеяна свинцом, Микульский вновь переключился на грузовики, добиваясь, чтобы оставшиеся куски можно было при желании убрать с дороги руками.

Когда он наконец прекратил обстрел, у Шафто было такое чувство, будто надо сделать запись в судовом журнале, как при благополучном возвращении в порт. Минуя заграждение, они ненадолго притормозили поглядеть. Хрупкий металл немецких моторов разбился вдребезги и, как в разрезе, виднелись блестящие поршни и коленвалы, истекающие бензином и маслом.

Они проехали по обломкам и скоро оказались в малонаселенном районе, идеальном для воздушных обстрелов. Первые два самолета Микульский и его «виккерс» разнесли на куски. Вторая пара уничтожила грузовик, пулемет и рядового Микульского за один заход. Больше никто не пострадал: все сидели в канаве, наблюдая, как Микульский играет в вышибалы с двумя «мессершмиттами» и в конечном счете проигрывает.

К этому времени стемнело. Дальше подразделение двинулось пешком, неся останки Микульского на носилках. Напоролись на немецкий патруль, в перестрелке двоих друзей из САС ранило, одного пришлось нести. Наконец добрались до пшеничного поля, отметили фальшфейерами посадочную полосу для «дугласа», который аккуратно сел, забрал всех и без приключений долетел до Мальты.

Здесь их впервые познакомили с лейтенантом Монкбергом.

Едва доложившись, они погрузились на очередную подводную лодку, которая взяла курс в места неизвестные или, по крайней мере, неназванные. Однако, обнаружив в своих вещмешках пудовые шерстяные свитера, ребята примерно сообразили, куда направляются. Несколько дней клаустрофобии спустя – они на грузовозе.

Судно – такая развалюха, что они называют его не иначе как «говновоз» и развлекаются, подставляя слово «говно» в различные флотские выражения: «Будешь говняшки драить!» или «Уж не сговнились ли мы с курса?» и так далее.

Сейчас, в говнотрюме, Бобби Шафто вдохновенно изображает разгром. Раскидывает винтовки и «томпсоны» по палубе. Вскрывает коробки с патронами сорок пятого калибра и разбрасывает вокруг. Находит лыжи – им ведь понадобятся лыжи, верно? Ставит несколько мин, просто чтобы попугать фрицев, которые будут осматривать говновоз. Вскрывает несколько ящиков с гранатами. У них недостаточно раскуроченный вид, поэтому Шафто вытаскивает часть гранат, выносит наверх и швыряет за борт. Заодно бросает несколько лыж: глядишь, прибьет к берегу в довершение хаоса, на радость лейтенанту Монкбергу.

Шафто идет по палубе с охапкой лыж, и тут что-то возникает в тумане. Шафто, само собой, пригибается. Его так часто обстреливали с воздуха, что пригибается он резко, роняет лыжи на палубу и чуть не падает вместе с ними. Тем не менее он все же удерживает равновесие и вглядывается в туман. Что-то прямо впереди, выше мостика и (в отличие от «зеро» и «мессеров») не пикирует стремительно, а просто висит на месте. Как облако в небе. Как будто туман сгустился в комок наподобие маминого картофельного пюре. Комок постепенно светлеет, края проступают все отчетливее, Шафто различает что-то зеленое.

Эй, минуточку! Он смотрит на зеленый склон с заснеженным полем посередине.

– Ложись! – орет он и бросается на палубу.