В начале 1980-х, когда Нолан жил в Чикаго и вместе с матерью ходил в кинотеатр «Иденс» в Нортбруке, среди прочих фильмов они увидели «В поисках утраченного ковчега» Спилберга. Особенно мальчику запомнилась захватывающая сцена, в которой соратники Индианы Джонса видят, как тот взбирается на немецкую подлодку. «В финале эпизода Инди поднимается на “башню” рубки – хватается за перила и подтягивает себя наверх. Уже ребенком я думал: это же наверняка очень трудно. Хотя, казалось бы, это простое движение, по меркам фильма – пустяк. Но почему-то я всегда обращал на такое внимание… В кино невероятно сложно передать, что герой выбился из сил. Да, можно заставить актера тяжело дышать и так далее, но правда в том, что, когда человек на экране бежит, зритель не устает вместе с ним. Вот если герой находится под водой и должен задержать дыхание – это намного понятнее. Возможно, вы тоже попробуете не дышать, чтобы испытать себя. Это по-своему понятно. Но когда актер бежит по улице, вы этого не
Нолан задумал «Дюнкерк» как череду отчаянных спасений, персонажи всегда находятся на волосок от гибели. Режиссера интересовал лишь один вопрос: удастся ли героям выжить? Убьет ли их авиабомба по пути к молу? Раздавит ли их отплывающий корабль? Представляя свою идею студии Warner Bros., Нолан привел в пример фильм Джорджа Миллера «Безумный Макс: Дорога ярости» и «Гравитацию» Альфонсо Куарона – остросюжетные эпики о выживании, где вся история была, по сути, большим финальным актом: постоянная кульминация, полное погружение в момент. В «Дюнкерке» нет генералов, которые передвигают корабли по карте, нет Черчилля и политиков. Первый же эпизод – солдат Томми бежит к баррикаде союзников, пока рядом его товарищи падают от пуль немецких снайперов – задает суровую, аскетичную философию фильма. Выживи или умрешь.
На съемках «Престижа» Нолан попросил композитора Дэвида Джулиана использовать так называемый тон Шепарда, слуховую иллюзию: звуковые синусоиды наложены друг на друга таким образом, что затихающую восходящую ноту подхватывает другая, на октаву ниже, и мозгу кажется, будто высота звука бесконечно возрастает по спирали. Чем-то напоминает момент, когда оркестр настраивает свои инструменты. На «Дюнкерке» Нолан решил построить по принципам тона Шепарда сам сценарий фильма: три временные линии переплетаются и подхватывают напряжение друг друга, словно одна большая, растянутая до предела кульминация.
«В “Дюнкерке” я избавился от излишнего контекста, – объясняет режиссер. – В кино всегда есть такой момент, когда нам представляют героя или, позднее, когда персонаж рассказывает о себе, чтобы вызвать у зрителей симпатию. А я подумал: мне это ни к чему. Я покажу историю, в которой почти не будет диалогов. И когда я начал думать о сценарии в таком ключе, то уже не смог остановиться. Я стал понимать, насколько искусственно звучат диалоги в кино, даже если текст хорошо написан. В каком-то смысле диалоги подобны музыке – они выражают эмоции. Осознав это, я вдруг понял, что история, рассказанная текстом, кажется фальшивой; а я хотел рассказать о реальных событиях, отразить то, что случилось на самом деле. Так что я все активнее избавлялся от диалогов. Когда дело дошло до постпродакшена, мы с Эммой поспорили. Она считала “Дюнкерк” артхаусным фильмом под маской жанрового кино – а я видел его жанровым фильмом, который притворяется артхаусом. Разница между ними кардинальная. И весьма интересная. Эмма по-прежнему верит в свою трактовку, а я уже немного сомневаюсь в своей. Но да, получилось интересно. В кино есть много разных способов донести историю, и меня это устраивает. Ничего страшного, если уже по постеру все ясно: “Ага, вот каким будет фильм. Такой аттракцион мне нравится. Итак, куда мы отправимся?”»