Критическая точка

«Какой вчера был день? Или вчера была ночь? Жизнь полна парадоксов! Если вчера был один день, то сегодня, значит, будет другой? Или не будет? А если вчера была ночь, то что будет сегодня? День? Или опять ночь? Боже, как все сложно устроено в этом мире!»

У Сидорова громко зазвенело в ушах.

«Все, надо менять modus vivendi! Впрочем, нет, кажется, что пока достаточно будет, если я сниму телефонную трубку!»

Сидоров четко, по-военному развернулся, насколько позволяли абсолютно негнущиеся колени, и проковылял в коридор, тяжело припадая сразу на обе ноги.

— Ты кто такой? — прозвучал из телефонной трубки сакраментальный вопрос.

Сидоров на некоторое время задумался, погрузившись в мучительный процесс самоанализа (надо отметить, что анализы у Сидорова в последнее время были никудышными), но тут же почувствовал, как извилины стали вновь накаляться. Сидоров с тоской посмотрел на себя в зеркало, занимавшее одну из стен коридора, с тайным предназначением подпитывать иллюзию, что та жилплощадь, на которой он — Сидоров — прописан, тоже якобы может называться квартирой, и вздохнул.

Зеркало не только ничего не подпитывало, но напротив, окончательно лишало всяких иллюзий, и в частности относительно того, что в данную секунду там отражалось, то есть непосредственно самого Сидорова, который, чего греха таить, в данную же секунду выглядел не лучше своих анализов, то есть весьма посредственно, хотя жил, как считали некоторые, не по средствам, но посредством чего никто толком не знал.

— Пришелец я! — вдруг неожиданно для самого себя сурово сказал Сидоров и даже вздрогнул при этом.

— Трепло ты, Сидоров, я же прекрасно слышу, что это ты! — обиделись в трубке.

— Нет я пришелец, — капризно заканючил Сидоров и столь же для себя неожиданно, как и в первый раз, мрачно добавил:

— А реальность ваша — мнимая!

— Не морочь мне голову, Сидоров. Ты лучше мне скажи, только честно, я вчера не у тебя ночевал?

— А ты кто, собственно, такой? — злорадно вернул Сидоров коварный вопрос невидимому собеседнику.

— А вот это, — тяжело вздохнули в трубке, — как раз второй вопрос, который я хотел тебе задать… Помню, что ты, вроде бы, Сидоров… А вот… кто я?

— Давай пойдем от обратного, — трезво рассудил Сидоров. — Отметем и, так сказать, отринем все лишнее и высечем…

— Это лишнее!

— Не перебивай!!! Высечем…

— Ну, если без этого уж совсем нельзя обойтись…

— …из шелухи повседневности и сиюминутности светлый лик…

— Сидоров, ты грехи не пробовал отпускать? У тебя должно получаться.

— Если жизнь заставит — отпустим! Короче! Ты женщина?

— Это в каком же смысле?

— В прямом.

— Ах в прямом… Сейчас посмотрю. Вроде нет.

— Тогда как личность ты меня вообще не интересуешь! — бодро сказал Сидоров и повесил трубку.

Задумчивым и томным взором окинул Сидоров собственное отражение в зеркале еще раз, свирепо оскалился (что при достаточно извращенной фантазии можно было счесть за сардоническую ухмылку) и решительно шагнул в комнату, в глубине души отчаянно надеясь, что при всей вчерашней неадекватности, у него все же хватило ума единственные выходные брюки сохранить в первозданном виде, не пытаясь привлечь их (то есть штаны) в качестве подручных средств для создания эпически сюрреалистического полотна, как то: «Переход Суворова через Альпы», или хотя бы предусмотрительно в данном аспекте обеспечить себя равноценной заменой (хотел бы я видеть, что может служить мужчине вышеупомянутой заменой названного аксессуара, который хотя и нельзя считать определяющим моментом детерминизации пола, так сказать, вторичным половым признаком, но без которого обычно ни один нормальный мужчина не чувствует себя достаточно полноценным, если конечно он, то есть мужчина, находится в здравом уме и трезвом состоянии).

Хотя конечно не в штанах счастье.

А где?

2. ГДЕ ЖЕ ТЫ, СЧАСТЬЕ?

«Счастье приходит и уходит, а мы остаемся, причем преимущественно в дураках.»

«Счастье — категория полиморфная, но эфемерная.»

Из записных книжек Сидорова

Сидоров имел в жизни счастье — дважды, впрочем, как и оно его. К счастью оба счастья были хотя и бурные, но недолгие.

Скоропостижно осчастливленный по первому разу, Сидоров, не вняв слабому голосу рассудка (какой рассудок — такой и голос) безрассудно сунул голову под венец повторно, наивно полагая, что ведь не каждый же раз зубцы у венца обязательно будут повернуты во внутрь.

По истечению срока давности, отведенного на процесс повторного осчастливливания, Сидоров решил, что в данном обряде, используются исключительно, так называемые, венцы терновые или заботливо свитые из иных аналогичных дикорастущих и не менее противных представителей местной флоры (какая фауна — такая и флора).