— А гори оно все одним, но большим и синим пламенем! — в сердцах рявкнул ошалевший Сидоров.
— Ahtung! — дурным голосом откликнулся Голос за Кадром. — Pancer! Foiar!!!
Нервные языки голубого пламени взметнулись в небо, и Сидоров мгновенно оказался в огненном кольце. Один.
— Не оглядывайся, Орфей, — тихо сказал грустный Голос за Кадром. Христом богом прошу, не надо!
«Господи, — сгорбился Сидоров, чувствуя как его начинает знобить. Неужели я саламандра? Неужели я даже сгореть не могу спокойно, без фокусов, по человечески?»
— Иди Сидоров, иди…
Сидоров, послушно сделав шаг, нырнул в огненное безумие…
(те же,
но без женщин.
И снова,
сегодня
и всегда
на арене
несравненный Сидоров)
— Мне холодно!
— Это чистейшей воды иллюзия, Сидоров. Аберрационный дисбаланс ощущений: при откровенно воспаленном мозге — температура окружающей среды кажется несколько ниже реально наблюдаемой.
— Разве сегодня среда?
— Фи, Сидоров! Я никак не ожидал от тебя столь банальной остроты. Сегодня естественно понедельник, и число, опять же конечно, тринадцатое. Но не в этом суть! Ведь ты же метишь в Великие, Сидоров, соответственно каждая твоя фраза, каждая, пусть даже самая мелкая, мыслишка, должны органично прилипать к памяти, как в бане липнет березовый лист к голой…
— Очень нетрадиционное соседство: мысль и голая…
— Ты же знаешь, Сидоров, что в определенных кругах это очень распространенный симбиоз.
— Порой мне кажется, что даже доминирующий, причем особенно не скованный рамками определенных кругов.
— Ну, Сидоров, не преувеличивай! Не надо проецировать неполадки собственной системы пищеварения на наш, такой разнообразный и еще более неожиданный мир. Или тебе Сидоров скорее импонирует Иной?
— Мне кажется, что лично я, предпочитаю Внутренний.
— Одним словом, предпочитаешь жить иллюзиями?
— Это — три слова!
— Откуда столь воинствующий педантизм, Сидоров? Надо быть проще, доступнее…
— Этакой интеллектуальной девкой?
— Зачем же сразу девкой? Для начала можно, например, и… мужиком. Главное чтобы без интеллектуалистских перегибов. Проще надо быть, но серьезней. Как в столь зрелом возрасте могла сохраниться в такой дремучей неприкосновенности неожиданно инфантильно-гипертрофированная тяга к игре? Ведь все равно партнеров у тебя, Сидоров, раз два и обчелся. А по большому счету — один ты Сидоров, один как клистир во время исполнения своих служебных обязанностей.
— И один в поле такого напахать может, что потом никакого дерьма не хватит, чтобы все это напаханное поле удобрить, — мрачно сказал Сидоров и сделал шаг сквозь огненное кольцо.
Но за первым кольцом было второе…
— Ты кто?
— Местные мы, — гордо объявил Сидоров. — Из Орфеев.
— Тогда — наливай!!!
— Да, я… не пью, кажется… сегодня…
— А ты и не будешь!
— И похоже, что все имевшееся в наличии я уже выпил… вчера…
— Чего же ты тут тогда даром шастаешь… сегодня, народ смущаешь?
— Разве это главное… в инициации межличностных контактов и различных отношений… включая половые?
— Ну?! А-то что же?
— А поговорить?
— Это с тобой-то, Сидоров? Ты Сидоров уж сам с собой… как-нибудь… на досуге…
— Вот я и наяриваю! Говорю-говорю… И днем говорю и по ночам уже во сне незатейливо прочирикиваю… А то бывает, что… И опять же… Но такое ощущение, что в бурном процессе говорения при посредственном освещении помещения есть некоторые жизненно важные упущения… утолщения… разночтения… Где-то я прохлопал, что-то не учел. Может просто невзначай потерял в бурном потоке слов изначальную цель и смысл. А может в бесплодной попытке разложить словесный пасьянс вдруг утратил связь с обыденными аналогами из повседневной мирской суеты, сливающимися в свою очередь в свой автономный поток, параллельный символам и истинам словесного потока. Слова, вместо того чтобы заострить внимание на сущности, обнажить, так сказать, истинное лицо, вдруг превратились в маску. И добро бы в какую-нибудь пристойную: императора-там, философа или влюбленного. Так нет же! Обязательно должно было так получиться, что маска окажется — маской шута, клоуна или паяца…
— Да брось ты Сидоров ныть! Маска как маска: ничем не лучше, но и не хуже любой другой. Уж по крайней мере не маска высокомерного кретина или высокопоставленного дурака. Чего ты в конце концов добиваешься, чтобы тебя пожалели?
— Нет конечно, — вздохнул Сидоров, незаметно для себя подражая больной лошади. — Как ни странно, цель гораздо менее эпохальная. — Сидоров снова шумно вздохнул и промямлил: — Я хочу, чтобы меня хоть кто-нибудь понял, а поняв, помог разобраться… в самом себе… Если, конечно, это возможно…
— Ну, Сидоров, ты и сам-то, оказывается, себя не понимаешь, а хочешь, чтобы тебя понимали другие… А вообще-то не много ли на себя берешь, многослойный ты наш? Не боишься, что ларчик-то может открываться без особых там затей, а внутри-то может и вовсе пусто? До остервенения или «от»?!
— Ну и бог с ним! — решительно сказал Сидоров и, сделав один небольшой шаг, вынырнул из огненного кольца.
Но за вторым кольцом было третье…