Критическая точка

«То что Жизнь — Театр, мысль настолько банальная, что не стоило ее здесь и упоминать. Но все же, иногда так хочется заглянуть в глаза тому, кто в этом театре подвизается на должности главного режиссера.»

«И лишь отыграв до конца свою роль в массовке, начинаешь понимать, что слово «бис!» не столь идиотская выдумка, как казалось в начале спектакля, с претенциозным названием «жизнь.»

Из записных книжек Сидорова

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ: СЕКСУАЛЬНО-АМОРФНОЕ

Сцена соответственно тоже первая: ностальгическая

(те же и женщина)

— Это ты, Сидоров?

Сидоров вздрогнул, слишком давно он не слышал этого нежного пастельных тонов с металлическими переливами голоса, и растерянно посмотрел на Обобщенного Друга.

— Твоя реплика, Сидоров, — экзальтированно зашипел Друг и призывно вытаращил глаза, став похожим на Обобщенный Образ вареного рака, вместе с Обобщенным Образом бочкового пива. — Ну же, Сидоров! Реплика!

— Да, это… я, — запинаясь пробормотал Сидоров.

— Боже, как нетривиально! Как свежо и безапелляционно! Как ново! хрипло захихикал за спиной Сидорова Обобщенный Друг. — И я бы сказал…

— Заткнись!.. пожалуйста…

— О-о-о!!!

— Здравствуй Маша.

— Ну заходи, если уж принесла нелегкая.

— Я тут деньги кое-какие принес, — Сидоров осторожно тронул огромную бронзовую ручку ближайшей двери. Дверь стремительно распахнулась, словно от пинки, и Сидоров, не выходя из мрачного готического помещения, оказался на пороге квартиры номер 85, на шестом этаже современного блочного девятиэтажного дома.

— Господи, Сидоров, если бы только знал, как я тебя ненавижу!!!

— Твоя реплика, Сидоров!

— … … .

— Немая сцена. Герой в состоянии полной прострации проходит процесс регистрации и медленно-медленно восходит на Голгофу.

Сидоров метнул косой звериный взгляд на Обобщенного Друга и тяжело переступил порог.

ДЕЙСТВИЕ: ТО ЖЕ

Сцена вторая: Планомерно-Истерическая

Мизансцена: там же те же, но уже не те, что прежде

Сидоров: Маша…

М. Сидорова: Подонок!

Обобщенный Др.: Встать! Суд идет.

Сидоров (с тоской): Маша…

М. Сидорова (с нежностью, но в остервенении): Я всегда знала, что ты, Сидоров — гнида!

Обобщенный Др. (задумчиво): Суду не ясно: если всегда, то к кому, собственно, претензии?

Сидоров (глухо): Маша…

М. Сидорова (в экстазе): Ты испоганил всю мою жизнь!

Обобщенный Др. (заинтересованно): А ты, видать, способный парень, Сидоров, а?

Сидоров (еще глуше): Маша…

М. Сидорова (в остервенении, но доброжелательно): Хоть бы ты скорее подох, Сидоров!

Обобщенный Др. (торжественно): С глубочайшим прискорбием вынуждены сообщить: сегодня ровно в двадцать минут по-полудню перестало биться сердце, совершенно отказала печень, взбунтовалась селезенка и другие официальные и не менее важные органы и системы, а то, что еще на удивление продолжает функционировать немедленно будет предано медленному огню и бренный пепел развеют на главной площади города, причем в том месте, где в последствии будет выставлен на всеобщее обозрение бюст и другие наиболее важные, уцелевшие после кремации органы и прочие аксессуары. Музыка играет печальный сигнал!

(Слышны звуки Шопена. Сидоров затравленно озирается.)

Сидоров (решительно): Маша!

М. Сидорова (не менее решительно): Пошел ты, Сидоров…

Сидоров (менее решительно): Ну, я пошел…

М. Сидорова (отчужденно): Деньги положи на тумбочке в прихожей.

Сгорбленный Сидоров, подойдя к двери, оборачивается, но за спиной уже ничего нет. Один туман. Из тумана, правда, торчит голова Обобщенного Друга, самозабвенно раскачивающаяся в такт торжественным звукам похоронного марша.

Обобщенный Друг (вяло): Не оглядывайся, Орфей!

Сидоров (устало): Я не Орфей, я — Сидоров.

Обобщенный Друг, загадочно хмыкнув, пожимает плечами: Иди, Сидоров, иди…

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ: АПОКАЛИПТИЧЕСКИ-АФОРИСТИЧНОЕ

Сцена первая: Flay robbin, flay…

— Ну как? — самодовольно ухмыляясь спрашивает некто, снисходительно поглядывая на Сидорова снизу-вверх.

Сидоров ожесточенно повертев головой, не сразу начинает понимать, что находится, по-прежнему, в огромном, готического стиля, зале, а перед ним, в кресле с высокой резной спинкой, развалясь сидит все тот же Обобщенный Друг.

— Не убеждает! — презрительно фыркает Сидоров. — Все как-то надуманно, не жизненно… Нет правды характеров, развития сюжета, а нет сюжета, нет и… гонорара!

— Кто бы говорил, Сидоров?!! — искренне начинает возмущаться Обобщенный друг. — В конце-то концов, не в деньгах счастье!

— Ага, конечно, — скептично кивает Сидоров.

— Ах, так! — вдруг свирепеет Обобщенный Друг.

— Ну, если не так, — бодро откликается оклемавшийся Сидоров, — то может как-то иначе: под другим углом, в ином разрезе, в непривычном ракурсе, новыми словами…