Критические статьи

Он слушал очень внимательно, хотя большею частью с закрытыми глазами. Когда дошла очередь до его вещей, он встал и окруженный распорядителями направился на хоры. Вскоре у дирижерского пюпитра показалась его большая, седая, смелая голова, энергическая, но спокойная и уверенная. Издали он очень похож на нашего Петрова — та же маститость, то же сознание, что он у себя дома везде, где он действует. Дирижировал он без палочки, рукою, спокойно, определенно и уверенно; замечания делал очень мягко, спокойно и коротко. Когда очередь дошла до вещей с участием фортепиано, он ушел в глубь хора и вскоре седая голова его показалась за роялем. Мощные круглые звуки рояля полились как волны под готическими сводами древнего собора. Играл он божественно! Что за тон, что за сила, что за полнота! Какое пианиссимо, какое morendo! Юноши мои так и кисли от восторга. Когда дошло дело до «Marche funèbre»[45] Chopin’a, очевидно было, что вещь эта вовсе не была аранжирована: Лист импровизировал партию фортепиано, в то время когда орган и виолончель играли по нотам; каждый раз при повторении он играл иначе, даже совсем не то, что прежде. Но что он сделал из этого! Уму непостижимо! Орган внизу тянет pianissimo аккорды и терции; фортепиано с педалью дает рр, но полные удары; виолончель поет тему. Эффект выходит поразительный: совершенно как будто отдаленный похоронный звон густых колоколов, из которых один ударяет прежде, чем другой перестал гудеть. Я никогда, нигде, ничего не слыхал подобного. Потом что за crescendo! Мы были на седьмом небе! Я только тогда вспомнил о намерении подойти к Листу и просить извинения, что не могу принять приглашение на обед, когда он уже уходил под руку с баронессою М., окруженный своим штатом юных пианистов, которые довольно бесцеремонно тормошили великого Meister’a, и хотя, видимо, очень ухаживали за ним, но без почтительного страха. Подойти к нему не было ни малейшей возможности, я решил проводить его «Zum Bären» и там fair mes excuses[46]. Проходя в двери, я был остановлен Т., которая очень радушно и ласково подбежала ко мне: «Лист сказал нам, что вы в Иене. Давно ли вы здесь?» и т. д. Я сообщил ей, между прочим, о намерении уклониться от обеда. «И думать не смейте! Вы ужасно обидите Листа! Он на вас рассчитывает и еще в Веймаре объявил нам всем, что вы обедаете у него сегодня. Идите за мной!» Прежде чем я успел сказать ей что-либо, m-lle Véra схватила меня за руку и втащила в пестрый кружок ее подруг: вот это самый и есть Herr N.; mein Landsmann[47], — представила она меня.

«До обеда далеко, обед в 2 часа еще, Meister пошел отдохнуть немного, пойдемте есть вишни пока!» Пестрая толпа высыпала на улицу, потащила меня за собою. Мы, как мухи, облепили чье-то крыльцо, мигом расхватали вишни у стоявшей тут же торговки. Меня поместили между Т. и какой-то очень милой пианисткой из Дюссельдорфа; рассыпав вишни на бумагу на коленях, они бесцеремонно пригласили меня к участию: «Helfen Sie doch!»[48] На вишни все накинулись как школьники, барышни смеялись и трещали на всевозможных языках. Я точно сто лет был знаком с ними. Наконец пора была идти в отель «Zum Bären», который был очень недалеко. В отель пришли мы, однако, слишком рано. Там было отведено особое помещение для нас, пока готовили стол в Speisesall’e[49]. Барыни без церемонии начали прихорашиваться перед зеркалом и даже пошли подпудриваться. «Der Meister ruht noch! Der Meister ist noch nicht da»[50],— слышалось кругом.

Наконец пробило два часа, все двинулись в столовую. Стол был сервирован прекрасно, убран цветами и т. д. Лист пришел с распорядителями и с неизбежною своею дамой — баронессой М., композитором Лассеном и еще кое-кем. Увидев меня, он закричал: «Ah! soyez le bienvenu!»[51] и сейчас же начал меня знакомить с баронессой, Лассеном, своим другом — Justizrath[52] Гилле, главным распорядителем. Мне уже было резервировано место за столом. Лист сидел на конце, во главе стола, я возле Листа по левую руку; по правую сидела напротив меня баронесса. Она вступила сейчас же со мною в беседу, наговорила любезных вещей и сообщила, что она с Листом играла мою симфонию у гроссгерцога два дня тому назад; симфонию и она и Лассен знают, очевидно, очень подробно. Лист был очень любезен, весел и разговорчив; подливал соседям вино и т. д. Главным предметом разговора была опять-таки русская музыка, которою баронесса интересуется, по-видимому, не менее Листа. Говорили на этот раз много о русских операх: «Руслане», «Юдифи», «Маккавеях», «Псковитянке», «Каменном госте», «Ратклифе» и их авторах, об «Антаре» Корсакова, «Ромео и Джульетте» Чайковского... и многом другом, что в Веймаре известно...[53]