Критические статьи

По последней я и направился «immer grade aus!». Это была — Marienstrasse. Лист должен жить совсем на конце улицы, у парка. Оказалось, что и тут я ошибся домом. Спрашиваю: где живет Лист? — Какой Лист? Никакой Лист тут не живет! — Ну по близости нет ли? — Н... нет. Всё тут жильцы известные... Ана! Ана! Вот тут спрашивают какого-то (?) Листа,— крикнула краснощекая немка другой немке в том же доме. Вмешался длинный, неуклюжий немец: «Стойте! Вот тут напротив живет, кажется, какой-то доктор Лист». Иду напротив. Домик № 1 —17 — в три окна, крохотный каменный двухэтажный, угловой, белый, весь обвитый диким виноградом. С улицы хода нет. Железная решетка. Калитка ведет в садик — изящный чистенький, точно языком вылизанный. В саду гуляет какой-то господин в соломенной шляпе. — «Здесь живет Herr Doctor[24] Лист?» — «Здесь, но только теперь он обедает; после обеда ляжет отдохнуть и ранее 4 ¹/₂ часов его видеть нельзя». — «Тьфу ты пропасть! Какая досада!»— подумал я и от нечего делать пошел бродить по городу.

Времени было много, и я, в виде пролога к свиданию с великим современником, принялся электризовать себя воспоминаниями о великих покойниках по части искусства. А в Веймаре всего этого пропасть. Каждый уголок, каждая улица, каждая площадь говорит здесь о прошлом искусства — и хорошем прошлом!

Вот кладбище, в одном склепе с коронованными гроссгерцогами покоятся останки Гёте и Шиллера, в дубовых гробах, украшенных лавровыми венками; у гроба Шиллера, сверх того, серебряный венок — приношение гамбургских женщин, по случаю столетия годовщины дня рождения великого поэта.

Вот дом, где жил Гёте весь остаток своей долгой жизни, с 1776 года до 1832, то есть 56 лет. Вот маленький, простенький, старинной архитектуры домик; на дверях написано: «Hier wohnte Schiller!»[25] Тут он и умер в 1805 году, переселившись из Иены, где был профессором некоторое время. Тут же, за малую лепту, можно видеть и разные «реликвии» Шиллера, из тех, что по тарифам железных дорог значатся под именем домашних вещей.

А вот и всем известная бронзовая группа обоих поэтов, неразлучных и при жизни, и по смерти; не разлучаемых и в народной памяти — на пьедестале надпись: «Dem Dichterpaar Schiller und Göthe das Vaterland» [26]. Немецкие остряки не щадят, однако, этой памяти и называют группу ехидно — «Schulze und Müller» [27]. Вот домик Виланда, домик Гердера и бронзовые статуи их. Но эти разлучены; пьедесталы у них отдельные, стоят они на разных местах, и об них остряки ничего не говорят. Есть и домик Луки Кранаха; даже с его гербом. В гроссгерцогской библиотеке можно видеть и Chormantel[28] Лютера, и придворный костюм Гёте, и домашний халат того же Гёте, и многое другое в том же роде. Да всего не перечтешь. Электризоваться великими именами вообще я начал уже в Иене. Крохотный университетский город до того переполнен вещественными доказательствами пребывания в нем великих людей, что если бы, например, приезжий, пропитанный благоговением к великим именам, идя по улице, хотел, положим, плюнуть: некуда! остается плюнуть в платок. Около одного дома нельзя — тут жил Гёте; около другого нельзя — тут жил Шиллер, Гегель, Шеллинг, Окен, Фихте, Арндт, Меланхтон и проч. Я сам чувствовал себя сначала несколько неловко: потому — сразу попал под одну кровлю с Лютером. Великий реформатор жил как раз через стенку от меня. Рядом с домом, где я поместился, жили — с одной стороны, Гёте, с другой — Шиллер; напротив меня Гёте писал «Германа и Доротею»; недалеко от меня Шиллер писал «Валленштейна». Просто беда! — Чуть не на каждом доме дощечка с великим именем. Нужно, впрочем, признаться, что между последними есть и такие, память о которых сохраняется только потому, что они написаны на домах. Вообще страсть немцев увековечивать на домах имена великих жильцов приводит иногда к курьезам; например, в Бонне есть два дома в разных частях города и на обоих значится: «Здесь родился Бетховен!»

Проболтавшись по городу до 4¹/₂ часов, спешу в Marienstrasse, к заветной решетке. Вхожу в калитку. Гляжу — господина в соломенной шляпе нет, а сидят в саду две дамы. «Ist Herr Doctor zu sprechen?»[29] — собезьянничал я по-немецки. «О ja wohl! Oben, eine Treppe hoch!»[30] Ну слава богу! Я поблагодарил, подняв почтительно, по-немецки, высоко шляпу и направился «эйне треппе гох», а сам думаю: «Ну а вдруг это какой-нибудь вольнопрактикующий врач Лист?»

Не успел я отдать карточки, как вдруг перед носом точно из земли выросла в прихожей длинная фигура в длинном черном сюртуке, с длинным носом, длинными седыми волосами. «Vous avez fait une belle symphonie»[31] — гаркнула фигура зычным голосом, а длинная рука протянулась ко мне. «Soyez le bienvenu!» [32] И тут же в коротких, но сильных выражениях он успел высказать свое résumé относительно каждой из частей симфонии и показать мне, насколько эта вещь ему нравится и хорошо знакома в подробности.