Критский бык

Через какое-то время во флигеле нашлась дверь, мы вошли без коридора в полутёмное помещение, где в изобилии что-то произрастало, в горшочках, на плоских подносах, в стеклянных колбах и кадках. Сквозь окно и решётки на растительное царство падал слабый свет недалекого уличного фонаря, заодно освещал пустую ночную улицу, невесть откуда взявшуюся. Крутая лестница с поворотом привела обратно в лесную глушь, она открывалась из распахнутого окна и почти входила в комнату вместе с зелёными ветками.

Помещение являло зрелище хорошо обжитого хаоса. По углам толпились симпатичные предметы обстановки, казалось, принесённые только что и толком не расставленные. Венцом местного творения можно было счесть лампу, льющую свет в комнату и частично на улицу. На гибкой пружинной ножке, изогнутой под углом, красовался золотисто-розовый шелковый абажур с фестончиками, кое-где полуоторванными. Надо признать, что обитатели устроились недурно, к тому же функционально, в дальнем углу комнаты я заметила груду матрасов, накрытых старыми пикейными одеялами.

Пока я осваивалась в лаборатории, сидя на диване с деревянной спинкой и вертя ножку лампы, что создавало удивительные эффекты освещения внутри и вовне, Миша исчез на секунду и вернулся с чайником и кружками на подносе. Казалось, что поздний ужин сготовился сам собой, пока мы добирались из аэропорта, правда, провизию Миша достал из своей сумки – пластиковый пакет, набитый домашними пирожками и бутербродами с котлетами. Я перестала удивляться чему бы то ни было, только отметила краем сознания, что, в доме, откуда Мишу изгнали, обитали добрые и заботливые дамы, иначе говоря, феи.

Миша сервировал чаепитие на большом ящике, угостил меня особенным пирожком и решил развлечь приятным разговором.

– Знаешь, у Артура в галерее были неприятности, – заметил он в духе светской беседы. – Его пытались обокрасть, двери взломали, но там была крутая защита, ничего украсть не успели. Только картотеку разбросали, видно, хотели взять наверняка, искали самое ценное, а тут сигнализация сработала и менты приехали.

– И что Артур, жив или…? – странный я задала вопрос, но какой случился, прошу меня извинить.

– Уже оклемался, – успокоил меня Миша. – Он всегда опасался взлома, теперь заказывает что-то совсем хитроумное. Но о тебе он спрашивал, припомнил, что накануне была незнакомая девушка. Извини, конечно.

– И что ты сказал? – я спросила.

А сама никак не могла включить неудачное ограбление галереи в мирное чаепитие с Мишей, получалось что-то несообразное.

– Ну, я наговорил с три короба, – похвастался Миша. – Сказал, что мы вместе учились, что тебя зовут Соня Кораблёва, работаешь в бывшем доме пионеров, очень приличная девушка, но иногда устаёшь от семьи. У меня на самом деле есть такая знакомая.

– А почему Соня? – только и поинтересовалась я.

– Не знаю, так получилось, – честно признал Миша. – Она действительно Сонечка, так мне было удобнее. Не мог же я всё сочинить сходу, вышло бы нескладно, а о тебе Артуру не надо было знать. Ты слишком таинственная девушка, он бы точно подумал плохое. Извини.

– Спасибо, пускай будет Соня Кораблёва, только теперь мне туда – ни ногой, – размыслила я вслух.

– Да, лучше пока не надо, – посоветовал Миша. – Артур и так нервничает, проверяет по бумажкам, на что могли нацелиться, Альбину с новой девочкой просто со свету сжил. Хотя чем они виноваты, это бизнес такой.

Вот тут бы мне поинтересоваться, что связывает Мишу с бизнесом Артура, какое он имеет отношение к пострадавшей галерее «Утро века», но, увы, не получилось. Миша отвлёкся на другое, вспомнил смешной эпизод с участием настоящей Сони Кораблёвой, как она потеряла в электричке вещи, а потом нашла их даже с прибылью, и я забыла о криминале у Артура и вообще обо всем на свете. До самого утра, пока серый свет не залил окно.

Проснувшись первой, я сама освоила гарсоньерку, нашла за дверью плиту, раковину и прочие удобства, посильно привела себя в порядок и стала размышлять, стоит ли будить Мишу, не лучше ли будет уйти не прощаясь.

К последнему варианту меня склоняло несколько причин, одной из них оказывался мой не самый лучший вид. Хотя зеркала не нашлось, но я догадывалась, как выгляжу.

Во-вторых, Миша спал так крепко, что будить его было жаль. К тому же он мог не вспомнить, кто я такая, а это стало бы обидно. Почему меня посетило странное опасение, я не берусь сказать, но трясти сонного Мишу и напоминать, что я Катя, а не Соня Кораблёва, желалось не слишком. Потом, Миша спал столь трагически, пребывал в таких глубинах забытья, что казалось, будто он возлежит на надгробии. Невольно приходили на ум стихи Микеланджело, где автор энергично заявляет под конец что-то вроде: «в этот век ужасный я сплю – не смей меня будить!». Ну вот я и не стала.