Зато вспомнила беседу накануне. Миша объяснял, что пока будет здесь постоянно, но лучше бы я приходила сама в садовый флигель, здесь приятно, уединенно и нет телефона. У меня дома он почувствовал себя лишним, было неловко, а тут я сама смогу уйти, если он мне наскучит. Посему я написала послание: «Буду вечером. Катя», оставила под лампой и тихо удалилась.
Наутро парковый пейзаж обрел цивилизованные очертания, но пришлось обойти обширный капающий сад по периметру, поскольку хоть флигель выходил на улицу, но отделялся от нее высокой железной оградой, и выйти можно было лишь так, как мы накануне вошли. Ранняя прогулка меня освежила, особенно это сказалось на туфлях, они хлюпали вплоть до самого дома. Ветви, полные ночного дождя и утренней росы, так же сделали своё дело, и дорожный костюм, в котором я ночью прибыла в аэропорт, выглядел почти как купальник, правда не целиком, а выборочно, полосами.
Через полчаса я выбрела из мокрого паркового насаждения, оказавшегося опытной станцией научного института имени Мандельштама, наверное, не самого известного. Хотя Осип, возможно, не возражал бы, его это могло позабавить.
Выбравшись из поэтических владений, я скоро пришла к метро и долго ехала к себе, но высохнуть не успела, к тому же волокла чемодан, прибавлявший в весе с каждою секундой. Перечисленные трудности совершенно не позволяли осмыслить события, мелькавшие на скорости, как пейзаж на аттракционе, именуемом «американские горки»: то сверху, то снизу, наискось, над головой и под ногами.
Я влеклась за переменами невольно, как узник увеселительной тележки, пристёгнутый намертво и не имеющий возможности вмешаться в программу воздушного заезда с кульбитами.
Отсюда и печальный итог, однако всё по порядку, хотя последствия длились долго и мучительно. Итак, финал странствий казался близким, в доступной близости замаячила дверь собственного подъезда, когда прямо напротив ступеней обнаружился пустой синий автомобиль, и медленно просочилось опасение, что вновь мне не дадут скрыться в уединении. Если бы не каменный чемодан, прилипший к руке, то я могла развернуться и уйти в никуда. Вместо того я погрузилась в лифт, со скрипом поехала вверх и очень скоро поняла, что совершенно напрасно.
Валька ждал на площадке перед дверьми, он сидел на корточках и полудремал. Зрелище мгновенно перенесло меня в позабытое прошлое. Вот так Валентин выглядел с похмелья, когда коротал досуг среди свирепых псов и бесконечных бутылок портвейна в одинокой сторожке на озере. Мучаясь безнадёжным желанием проскользнуть мимо падшего друга, я осторожно ковырялась в замке, но боковым зрением видела тяжёлое пробуждение спящего. Не удалось…
Валька с трудом поднялся, дохнул на меня перегаром и безмолвно последовал в квартиру. Там он расположился на кухне, практически не приходя в сознание. Затем принял трясущейся рукой чашку чернейшего кофе и заговорил лишь после второй. Лучше бы ему промолчать или выбрать другую тему нотации, но увы!
– Судя по виду, милая крошка, – произнёс Валька, еле ворочая языком. – Ты посетила рай в шалаше, там и заночевала. Дело, разумеется, хозяйское, но знаешь ли… Я тут с вечера торчу, жду тебя, не просто, а по делу.
– Но времени не терял, – заметила я сухо.
– Я что хотел сказать, ты, конечно, в своём праве, – упорно гнул Валька, а я почти догадывалась, чем это кончится. – Но, пожалуй, придется принять меры. Твоя рассеянная жизнь начинает сказываться. Я возьму под расчет у Паши, он даст, сколько надо, и позовём твоего юношу обратно, от крупной суммы он не откажется. Только ради тебя, ты уже вошла в штопор.
Я многого ждала от бывшего друга, но чтобы он вот так… Дальнейшее контролировал фамильный рок, и он явил благосклонность. Ящик оказался под рукой, я пошарила там не глядя. Одно орудие за другим, через стол полетело всё, что набралось, стрелы находили цель и звякали на полу, иногда не сразу, а задерживаясь у цели. С ужасом припоминаю, что острые зубья вилок меня отнюдь не смущали, наоборот, наследие предков, Хельмута, Меты и Вильгельма крутилось в воздухе особенно лихо и метило жертве в голову.
Валька не сразу сообразил закрыть лицо, но затем снаряды ударялись о локоть, что меня страшно раздражало, но в конце концов отрезвило. Я вникла, что результаты получаются мизерными, и сбавила дьявольские обороты воздушного конвейера. (Припоминается, что с Маргаритой в романе Михаила Афанасьевича Булгакова случилось нечто похожее на квартире критика Латунского.)
– В следующий раз туда пойдет и Бернгард, – пообещала я компаньону, когда он выглянул из-за локтя, нож под именем Бернгард я с трудом удержала при себе. – Лезвие стальное, подлинный Золлингер. Но следующего раза не будет, знаешь почему?
– Я был неправ, давай забудем, – предложил Валька, издали оценивая возможности Бернгарда, но руку держал согнутой и наготове.