Криворожское знамя

Напротив ратуши стояла трибуна — празднично убранный грузовик с откинутыми бортами. Тут же находился Брозовский, рядом с ним его жена. Когда взвилось знамя, лицо его просветлело. Генрих Вендт шепнул ему:

— Я думаю, это дело рук Пауля.

Рюдигер позвал Брозовского:

— Поднимайся сюда, Отто! Пора начинать. Все собрались.

Он был бледен от волнения.

По его сигналу заиграл оркестр. Шум возле ратуши потонул в звуках песни о красном знамени. В крепких руках мансфельдских рабочих развевались видавшие виды стяги, реявшие над ними во многих боях.

Брозовскому помогли взобраться на машину. Неподалеку от трибуны он заметил учителя своего Вальтера. Они кивнули друг другу как старые боевые товарищи. Юле Гаммер, в серой рубашке Союза красных фронтовиков, сжимал древко Криворожского знамени, заботливо завернутого в чехол. Высоко вскинув руку со сжатым кулаком, он не отрывал глаз от крыши ратуши. Фридрих Рюдигер начал говорить:

— Горняки Кривого Рога приветствуют шахтеров Мансфельда. Узы братской солидарности, не знающей границ, соединяют рабочих всего мира.

Рюдигер протянул руку к знамени.

— Рабочие России сбросили многовековой гнет. Они строят новый мир социализма, о котором мы мечтаем десятки лет. Они повернули колесо истории и направили его по новому пути, им принадлежат заводы и шахты, им принадлежат все богатства недр!..

Он развязал и снял чехол. Юле Гаммер взметнул бархатное знамя высоко над головой. Солнце заиграло на золотом шитье, огнем загорелись слова:

Пролетарі всіх країн єднайтеся!

Всі працюючи міцним колом

навкруги Комуністичної партії

за Всесвітній Жовтень!

Осередкові К. П. Г. ш. Віцтумської

в 11 річчя Жовтневої Революції

від осередку К. П. (б) У. ш.

Дзержинської на Криворіжжі.

Голос Рюдигера зазвучал торжественно:

— Это наши братья, они боролись с неисчислимыми врагами и победили их в тысячах сражений. Им можно доверять, на них можно положиться, как на самих себя. Их нужды — это наши нужды, наши заботы — это их заботы, их победа — наша победа! Они подарили нам это знамя. Пусть его несет лучший из нас! Пусть он оберегает его в минуту опасности и с ним в руках ведет нас на битву, не зная отступлений! Доверим наше сокровище, наше знамя самому достойному — Отто Брозовскому!

На площади царила тишина. И когда стук кованых сапог одного из полицейских нарушил ее, на полицейского зашикали. После речи Рюдигера шквал аплодисментов прокатился по площади и, нарастая, захлестнул все близлежащие переулки.

— Брозовскому, вручить знамя Брозовскому!

Лес рук взметнулся ввысь! Брозовский так растерялся от неожиданности, что вынужден был опереться о плечо Рюдигера. Тот обнял его и прижал к себе.

Перед глазами Брозовского все поплыло. Неужели это его жена Минна стоит вон там, внизу, перед машиной? Это она смотрит на него со слезами на глазах? Улыбается она или плачет?

Минна Брозовская плакала. Слезы ручьем лились по ее широкому, скуластому лицу, натруженные руки искали опоры. Лора Рюдигер, казавшаяся такой слабой и хрупкой, поддержала ее и ласково провела по волосам.

Брозовский от волнения с трудом держался на ногах. Знамя… Ему решили доверить знамя.

Разве не было в этом полотнище и доверия тысяч советских людей к их немецким товарищам? Разве каждый стежок вышивки не свидетельствовал об их глубокой сердечной привязанности? Он видел в бескрайней дали головы жен горняков, склоненные над работой, видел иглы в их проворных руках, видел их гордых и уверенных в себе мужей и с глубоким волнением ощутил чувство неразрывного братства.

— Бери знамя, Брозовский!

Отдельные возгласы слились воедино. Все требовали этого: старый Келльнер, Генрих Вендт, товарищи из ячейки.

По крыше ратуши покатились обломки древка, увлекая за собой куски черепицы. Раздался крик и глухие удары. Две пары рук втащили красное полотнище в слуховое окно. Полицейские на чердаке порвали знамя в клочья, ногами расшвыряли их по полу, столкнули Пауля Дитриха с лестницы и избили его друга.

Брозовский поднял голову. Он погладил мягкий бархат знамени из Кривого Рога и увидел незнакомых, но близких ему людей. Он расправил полотнище. Вышивка изображала на фоне шахты имени Феликса Дзержинского паровоз с груженными рудой платформами и гордо выпрямившегося советского шахтера, державшего в одной руке кайло, а в другой, высоко вскинутой, лампу, как бы освещавшую путь немецким рабочим.

Брозовский принял знамя и взволнованно прижал к губам красный бархат. Глаза его застилали слезы, он тщетно силился произнести хоть слово. Перед его мысленным взором расстилались просторы Украины, ее цветущие поля. Он словно наяву увидел советскую шахту и себя среди советских горняков. Их гордая сила, твердость, их воля передались ему. Он ощутил прилив сил, почувствовал себя членом одной с ними семьи, их братом. Хозяева, палачи, доносчики — куда они все подевались? Они остались позади, в далеком прошлом…